Почему он решил, что спасает кого-то маленького и беспомощного?

Чудо удержало от падения, когда перед мальчиком возникли два огромных светящихся глаза. Затем Тёмка разглядел, что к глазам прилагается здоровенная морда с ощетинившимся хохолком и зубастый оскал. Горыныч! – осенило героя.

– Ты не бойшя, я тебя не обижу, – счёл своим долгом сообщить Змей, выпуская из пасти клубы дыма.

– Ага! Мы ту-тут с Веснушкой сейчас спасать тебя бу-будем! – неуверенно сообщил Тёмка, подумав, что знакомство с внучкой Бабы-яги в данной ситуации может сохранить ему жизнь.

– Вешнушка? – живо откликнулся Змей. – Ждесь? А-а-а! Только не колдуй! Только не колдуй!! – Горыныч орал и дёргался. Из пасти вырвалось пламя и подожгло соседнее дерево. Огонь осветил место происшествия, и ужас от знакомства с Горынычем сменился удивлением.

– Ты как это так застрял?

– Вот и я спросить хочу. – Юная колдунья свешивалась с соседнего дерева. – Как это тебя угораздило?

Одна голова Горыныча рассекла дерево и застряла между половинок, вторая, носом кверху, прочно засела между тремя стволами массивного вяза, при этом умудрившись переплестись с третьей головой, которая теперь не могла пошевелиться, а соответственно, и выбраться из дупла, в которое угодила мордой. Хвост? Хвост, собственно, был под телом.

– Вы когда-нибудь с Лихом Одноглажым летали? Вот-вот! И не шоветую плобовать, – печально поведал Змей.

Освобождение столь массивного животного было делом непростым. Но надо заметить, он вел себя достойно, не ворчал и не жаловался. Спокойно выдержал хождение по спине и даже стерпел, когда Тёмка наступил ему на голову, освобождая её из рассечённого дерева. Только всё время бубнил: «Ты только не колдуй! Только не колдуй!» Видимо о волшебных подвигах внучки Бабы-яги знали уже все жители Тридевятого царства-государства.

– Шпаш-шибо! – шипел Горыныч, разминая затекшие шеи и тело, отчего во все стороны полетели щепки, ветки и листья. – Клаш-шота!

– Лихо окаянное на полет подбило. И чего полетел? Дел будто больше не нашлошь? У меня молковка, вон, пошпевает! Оно говолит, давай полетаем, ошвежимша. Ну, я и шоглашилшя. Обещал Лихо на длугих наплавить, а как вжлетели, так на меня напашти и пошыпалиш. Шначала в меня вождушный жмей влетел, мальчишки мештные жапушкали. Он у них ш велёвки отолвалша, ждоловенная такая конштлукция. Тли жуба мне вышибла. Два у меня и ещё один у пелвой. – В подтверждение Горыныч продемонстрировал беззубую пасть. До этого молчавшая, первая голова заметила:

– Всю дихцию нам исполтил, а мы и до этого «лэ» не очень холосо выговаливали.

– Ага, потом штая гусей плолетала, – продолжила рассказ вторая.

– Лебедей, – поправила первая.

– Вшё одно, чего они так вышоко летают?

– А третья голова совсем не разговаривает? – скромно поинтересовался Тёмка.

– Почему не лазговаливает? Холошо лазговаливает, даже «лэ» всегда выговаливает!

– Это у него шох! – Первая голова сочувственно лизнула третью в щёку. – Состояние аффехта!

Третья голова в состоянии аффекта имела сильно выпученные глаза и глупую улыбку.

– Когда пешаная буля на наш напала, тлетья уж больно ишпугалашь. А потом мы ещё вниж падали, – оправдывался Змей Горыныч. – Ничего, отойдёт.

– Песчаная буря? – переспросила Веснушка. – У нас в государстве?

– То-то и оно! Стланно, плавда? – Он пожал плечами. – С Лихом ещё не такое встлетится. Збезало оно, чудо плилодное, молда бестызая. Как мы только запуталишь так и збезало, – закончил свой рассказ Змей с печальным вздохом. – Ну, пошли, у меня ещё молковка не политая.

Следовать за Змеем Горынычем было удобно. Грузное тело тщательно приминало траву, кусты и даже мелкие деревья. Это было очень кстати, поскольку луна, занятая своими делами, на небосклон не спешила. И идти приходилось в кромешной темноте.

– А ты хелой, навелное?

– Ага! Тёмка, – подтвердила Веснушка. – Бабуля вызвала.

– Это холошо. Это плавильно, – одобрил Горыныч. – А то мне самому буки надоели.

– Ага! Оголод вытаптывают. Вчела всю тыкву пожлали. Чучело поштавил, только оно шамо бук боитша. А этим хоть бы что. Шаштают вжад-впелёд как хотят. А чучело шделалось жлобное, лаждлажительное, к шебе не подпушкает, всё укушить ноловит.

– А хелой – холос-со. Хелой наше цалштво от этой напасти избавит. Вот зизни не позалеет, а нас спаш-шёт, – философски рассуждали между собой головы Горыныча. – Потому што што? Плолочештво таково!

Тёмке совершенно не нравилась часть пророчества, про «жизни не пожалеет», от неё по спине мурашки бегали и ком к горлу подкатывал.

– Вот и плишли.

Пещера Змея Горыныча полностью располагалась в скале. И это правильно. Каменные стены – гарантия пожарной безопасности. В середине стоял низенький стол, на нём была навалена груда овощей. Рядом в каменной чаше полыхал огонь. В углу лежал пушистый ковёр. Если не считать многочисленных портретов хозяина по стенам, ничем выдающимся жилище не отличалось.

Веснушка раскинула скатерть-самобранку.

– Мне мучное и зылное вледно, – вздохнул Змей Горыныч, с обречённым видом ковыряя помидорку. – Толштеем мы от этого и летать не можем. На ночь вообще ешть нежелательно, ну да ладно, в виде ишключения и жа компанию. Штреш у наш. День тяжёлый был.

После ужина Горыныч принялся рассказывать свою родословную и демонстрировать портреты многочисленных родственников. Оказалось, это их изображения украшали стены пещеры. На взгляд Тёмки, вся родня была совершенно на одну морду. Как их Горыныч различал, осталось загадкой.

– А вот это моя плабабуска, – вещала первая голова. – Злобная была сталушка, вся оклуга её боялась, и дазе шошедние гошудалштва.

– Неудивительно, – буркнул Тёмка. Он бы тоже предпочёл держаться от неё подальше. Большую часть картины занимали зубищи: острые, жёлтые, совершенно не знакомые с зубной пастой.

– Шепшик клужевной ношить любила, – пояснила вторая голова. – Только художник долишовать его не ушпел. Шъела она полтлетишта, – не уделжалашь.

Веснушка усиленно зевала, пытаясь донести до хозяина желание отойти ко сну. А на Тёмку напала неожиданная бодрость. Спать в присутствии наследничка столь прожорливых родственников как-то расхотелось.

– Меня вот тоже шейчаш дети боятьшя штали, – сокрушался Горыныч. – Это вшё из-за того жалётного Жмея Чужештланного.

Первая голова обиженно всхлипнула:

– Эх! Окоянный! Плилител! Позег поля да леса! А мне тепель зиви как хочешь! Объясняй, что я тут совелшенно ни пли чём! Не шпошобный я на жлодеяния.