Вот что упало. Упал человек.

Не веря глазам, мальчик остановился, почему-то зачарованно гладя не вниз, а вверх, на десятиэтажную громаду дома. Фонарь вновь мигнул и вдруг зажегся ярко, так ярко, что мог ослепить.

Ярослав перевел взгляд вниз и испуганно замер. И без того спертый воздух стал удушающим. На виске запульсировала тонкая вена.

Там, где летом росли заботливо посаженные кем-то осенние оранжевые и желтые цветы, лежала Даша. Лежала странно, неестественно раскинув руки и ноги. Лица ее не было видно, и густая тень от дерева скрывала часть ее тела.

Она была в том топике, в котором уходила сегодня из дома – мальчик помнил. Мама не хотела пускать ее на улицу, а сестра все равно убежала. Ее обещали наказать, как только вернется.

– Даш… Даш, ты чего? – срывающимся голосом спросил Ярослав, подумав, что сестра запнулась и упала.

То, что сестра могла упасть с высоты, ему казалось глупостью. Такого просто не может быть. Дашка не может… так.

Ярослав несмело подошел ближе.

– Не молчи, – жалобно прошептал он. – Я маме…

«Расскажу» застряло в горле. Он увидел в траве кровь, блестевшую под светом фонаря. Много крови. Она была похожа на томатный сок. Только Даша не любила томатный сок. Она не могла испачкаться в нем так сильно.

То, что это кровь сестры, дошло до него как-то внезапно.

Воздуха перестало хватать, и Яр мог только ловить его ртом, задыхаясь от ужаса и нехватки кислорода – его словно под дых ударили.

Перед глазами все поплыло, пошло пятнами, бликами, тусклыми искрами.

Ярослав попятился, упал, неловко поднялся, сделал два шага назад, чувствуя, как подкашиваются коленки, снова упал, больно оцарапав ладони. И закричал – так громко, как мог, не слыша своего собственного голоса, но слыша лишь бешеный стук сердца. Стук нарастал – казалось, в его ушах бьется крыльями прозрачная испуганная бабочка. И он кричал, не переставая,

В это же время из подъезда выбежали несколько человек. Кто-то бросился к лежащей на земле Даше, кто-то – к кричащему Ярославу, который так и не слышал ничего, кроме стука своего сердца.

Фонарь последний раз мигнул и умер – в один миг.

Ярославу показалось вдруг, что его плеча кто-то коснулся, и в ту же секунду в темном сентябрьском небе что-то заискрилось в воздухе полупрозрачным серебром и пропало.

Что было дальше, он почти не помнил.

В его памяти остались лишь смутные черно-белые обрывки: кто-то кричал, что нужно вызвать «Скорую», кто-то – что полицию. Кто-то крепко держал его, не давая вырваться, успокаивал и спрашивал номер телефона родителей.

«Скорая» и полицейская машины подъехали одновременно, разгоняя яркими всполохами сигнальных ламп темноту, тянущую к Ярославу свои щупальца. Он помнил потрясенные, погасшие глаза отца и плач мамы, ее теплые руки и горячие слезы, которые попадали ему на лицо. Помнил, как заплаканный Егор забрал его у мамы, когда ей сделалось плохо и вокруг нее суетились врачи. Помнил, как кричал Влас, обещая найти «ублюдка, столкнувшего Дашу с крыши».

Только никакого «ублюдка» не было. Эксперты после тщательного разбирательства сделали вывод, что Даша сама сделала шаг в бездну. К тому же нашлись и свидетели, которые видели это из окон своих квартир.

Почему она это сделала, никто не знал. Это осталось тайной для ее родных и близких.

Похороны, на которых было много народа, Ярослав не помнил. В его памяти остался лишь нежный венок из живых белых роз с черной лентой, где были написаны слова о сестре. Какие – он тоже забыл. Венок был тяжелым, и Ярослав едва не упал вместе с ним – в какой-то момент ноги вновь перестали держать его. Тогда его подхватил Егор.

А еще было много слез, тишины и света – спать в темноте Яр не мог. А во сне то и дело слышал тот самый звук, словно упало что-то тяжелое. И каждый раз просыпался от собственного крика.

С тех пор все стало по-другому.

Ярослав был так испуган, что почти год проходил лечение у психотерапевта и невролога и не посещал школу, отказываясь что-либо делать и общаться с другими детьми. За это время семья Зарецких кое-как оправилась от горя и переехала в другой район, престижный, подальше от страшного места. Постепенно отец и мать Яра пришли в себя, да и братья тоже, однако никто из них не мог забыть Дашу – она навсегда осталась в их сердцах.

По совету психотерапевта Ярославу купили собаку – когда-то собака была пределом его мечтаний, и он немного ожил, проводя время вместе с Сэтом – ирландским красным сеттером.

А потом, в июле, к ним в гости пришла Инесса Дейберт и странный молчаливый мальчик с темными настороженными глазами. Его звали Иван. Он был диковат и почти не говорил – предпочитал молчать, сидя в углу и глядя на всех исподлобья.

Иван стал для Ярослава лучшим другом, и они вместе пошли в один класс в новой школе.

Время все же лечило души, затягивая раны, но оставляя шрамы, о которых нельзя было забыть.

* * *

После рассказа Ярослава – короткого и сухого – в комнате воцарилась звонкая тишина. Обоим было и горько, и неловко, и они оба не знали толком, что нужно сейчас сказать.

– Вот оно как, – сказала Настя тихо. – Я не знаю, что говорить в таких случаях. Прости, что заставила вспомнить это. Я соболезную, что все вышло… так. Это всего лишь слова, но только с помощью них я могу выразить свои чувства. Но, может быть, все это неспроста.

– Я видел Дашу в том сне, перед тем, как попасть к этой ведьме, Джульетте, – хрипло ответил Ярослав.

– Да, я помню про это. Поэтому завела разговор про нее, – ответила Настя. – Знаешь, я скучаю по ней. Она была моим единственным другом в то время. Хоть мы и общались недолго, но… – Девушка замолчала.

– И я, – признался в порыве Ярослав.

Настя, повинуясь вдруг странному эмоциональному теплому импульсу, к которым была склонна мало, вдруг встала со стула, села рядом с Ярославом и обняла его, сама не понимая, зачем это делает и она ли делает это или ее новое тело?..

Ярослав не оттолкнул ее, разрешил обнять себя и – странное дело! – положил голову Насте на плечо. Точнее, на свое плечо, но временно он об этом забыл.

В это же время в комнату заглянула Маргарита Сергеевна, которая хотела что-то сказать, но, увидев, как сын нежно обнимает свою подругу, предпочла осторожно закрыть дверь.

Они отстранились друг от друга. И снова воцарилась тишина. Настя молча сидела и смотрела на Ярослава, а он крутил на пальце то злополучное кольцо, которое не мог снять, и, кажется, думал о чем-то своем.

Оба не знали, что сказать, да и не хотели. Однако молчание пришлось нарушить. Слишком тягостной была тишина. Насте вдруг подумалось, что тишина – удел мертвых. Живые должны говорить.

– Наверное, пора? – спросил Ярослав, глянув на наручные часы.