Мама Ярослава была миловидной, с мягкими чертами лица, и казалась моложе своих лет. Она была невысокой, чуть полноватой и улыбчивой. Маргарита Сергеевна умело поддерживала уют в доме, при этом не забывая и о себе: я сразу отметила и аккуратный маникюр, и изящные украшения, и ухоженные волосы. Взгляд у нее был теплым, хоть глаза и казались несколько уставшими. А улыбка – искренней.

Она разительно отличалась от другой Маргариты, моей мачехи. Та была жестка, самонадеянна и своенравна. Эта же Маргарита казалась куда более мягким человеком, и было видно, что за сына она беспокоится.

– Ярослав, я не стала устраивать сцен при твоей гостье, но не думай, что все сойдет тебе с рук, – сказала женщина. Голос у нее был довольно уставший. – И пожалуйста, сядь.

Я опустилась на диван рядом с ней.

– Что случилось? – спросила она меня прямо. – Почему ты не предупредил, что тебя не будет ночью? Еще и по телефону соврал. Мы же договаривались, что ты будешь делать все, что хочешь, но обо всем будешь предупреждать нас с отцом. Когда я поняла, что тебя не было дома, я чуть с ума не сошла, Яр. Стала звонить твоим друзьям, спрашивать, искать. Ваня сказал, что не знает, где ты. А Коля – что ты ушел с какой-то девушкой со дня рождения. Я совсем не против, что ты проводишь время с девушками, но ведь ты мог позвонить и сказать: «Мама, меня не будет». Чтобы моя душа была спокойна.

В голосе ее было столько укоризны, что мне стало не по себе. Меня перестали так контролировать с тех пор, как я ушла из дома. Честно говоря, я давно стала хозяйкой самой себе и не представляла, что значит звонить кому-то и докладывать, что я делаю, как и где. А уж спрашивать разрешение на что-либо для меня было в диковинку.

– Почему я должен отчитываться? – спросила я с раздражением, забыв о просьбе Зарецкого во всем соглашаться с матерью.

Маргарита Сергеевна вздохнула.

– Ты не должен отчитываться, верно, – сказала она. – Ты уже большой мальчик, и я не могу привязать тебя к себе.

– Но ведь привязываешь, – честно сказала я, потому что действительно так считала. Ярослав уже большой мальчик, слишком большой. Он должен быть самостоятельным.

– Печально, что ты так думаешь, – сказала Маргарита Сергеевна, сведя брови у переносицы. – Я не хочу тебя контролировать, но я должна знать, что с тобой все хорошо, что ты в безопасности. Понимаешь, Ярослав? А что я должна была думать, когда поняла, что ты исчез на двенадцать часов, твой телефон выключен и никто не знает, где ты и что с тобой.

– Что со мной может случиться? Я взрослый лоб, – вырвалось у меня. Маргарита Сергеевна странно на меня посмотрела, а я продолжила, считая своим долгом помочь Зарецкому вырвать самостоятельность: – Не нужно заставлять меня отчитываться о каждом шаге. Это несколько унизительно.

– Я не пытаюсь тебя унизить, – возразила Маргарита Сергеевна. – О чем ты говоришь, Ярослав? Я хочу знать, что ты в порядке. Вот и все.

– Ты вынуждаешь меня отчитываться, – возразила я, думая, что делаю благое дело. – А это значит, что ты не доверяешь мне! Я – взрослый, сильный парень, самодостаточный, – несколько покривила я душой, ибо Зарецкий в моем представлении был несколько другим. – Это вопрос доверия. Понимаешь? Да и если я буду докладывать тебе о каждом своем действии, что будут думать обо мне другие? Что я маменькин сыночек?

– С тех пор, как ушла Дашенька, мне страшно, – вдруг встала Маргарита Сергеевна и подошла к фотографиям, стоящим на полочках. – Когда вас нет дома, я все время думаю, где вы и что с вами. Я боюсь, что вы уйдете, как она.

Ее голос стал тих. И я вдруг поняла, что слышу в нем слезы, а встала Маргарита Сергеевна для того, чтобы я их не увидела. И тотчас я вспомнила о том, что у Ярослава была сестра, которая погибла.

Я прикусила губу, мысленно себя ругая. И зачем только стала спорить. Довела маму Зарецкого до слез. Нужно было молчать и соглашаться, как и говорил Енот. Идиотка.

– Я не пытаюсь контролировать тебя, сынок, – сказала Маргарита Сергеевна уже почти нормальным голосом – видимо, взяла себя в руки. – И я доверяю тебе. Знаю, что ты – умный, хороший мальчик. Я просто боюсь за тебя. Боюсь, что вы… – Она замолчала, вдруг подошла ко мне и обняла, прижимая к себе. И мне стало безумно неловко – как будто бы я подсматривала за чужой сокровенной тайной, стала свидетелем чужого горя.

– Прости, – со всей искренностью, на которую была способна, сказала я. – Я не хотел. Правда.

И похлопала ее по плечу, не зная, что еще могу сделать. Кроме неловкости вдруг появилось странное, колкое чувство обиды – не на Маргариту Сергеевну, а на отца. Обо мне никто и никогда так не переживал, как она о своем сыне. Для меня это чувство было новым, удивительным и не совсем понятным. Я совершенно внезапно осознала, какой может быть родительская забота. И как это приятно, хотя наверняка не многие из тех, кто имеют родителей, осознают это. Я помнила, как злились на мам Алена и Алсу, как обижался на родителей Дан, как ссорились с отцами Женя и Олег. Только Ранджи никогда не ругалась с родителями, хоть изредка и жаловалась на отца, который, будучи ее тренером, держал раньше в ежовых рукавицах.

Не то чтобы я завидовала друзьям, но я всегда осознавала – у них есть то, чего нет у меня. Нет и не будет. И кроме них, друзей, у меня никого нет.

– Все в порядке, Ярик, – погладила меня по голове, как маленького ребенка, Маргарита Сергеевна. – Я не хочу, чтобы ты обижался на меня. Просто я так сильно беспокоюсь за тебя, что места себе не нахожу, когда ты пропадаешь, не предупредив.

Она отпустила меня и взяла за руку – ладонь у нее была маленькая и теплая.

– Со мной все будет хорошо, – пообещала я зачем-то, и женщина улыбнулась. Глаза у нее были удивительно ласковые, а прикосновения – нежные, и я поняла, как сильно она любит сына.

– И я буду звонить. В этот раз я правда случайно уснул, – сказала я, чувствуя отвращение сама к себе – так не хотелось лгать этой женщине. Но и правду ей я сказать не могла.

– Эта девочка тебе нравится? – спросила Маргарита Сергеевна.

Я несмело кивнула головой. Ну, я не то чтобы себе нравилась – я себя любила!

– Она красивая и с характером, должно быть, – сказала женщина.

– Почему ты так решила? – расплылась я в улыбке. Приятно было слышать, что я красивая.

– Так чувствую, – отозвалась задумчиво Маргарита Сергеевна. – Но, наверное, тебе такая девочка и нужна. Вы давно знакомы?

– Н-нет.

– А сколько ей лет?

– Двадцать три, – призналась я.

– Старше тебя, – удивилась Маргарита Сергеевна.

И еще и его преподаватель.

– Даше сейчас тоже было бы столько, – вдруг сказала она и улыбнулась фотографиям, стоящим на полочке. Она даже взяла одну из них – в черной рамочке – в руки и подула на стекло, словно смахивая пылинки.

На фото была изображена симпатичная девочка-подросток с короткими темно-русыми волосами, с челкой, зелеными глазами и хитрой улыбкой.