Астрологическая бессмыслица, которая причинила столько вреда западному миру и по-прежнему отравляет слабоумных в наши дни, произошла из «Тимея», хотя платоновская астрология сама отпочковалась от вавилонской астрологии. Отдавая должное Платону, следует добавить, что его астрология сохраняла спокойную духовность, не опускаясь до мелкой ворожбы. Его созерцательному уму планеты казались похожими на идеальные часы, которые раскрывают бег времени, ритмы вселенской души.

Вследствие количества планет эти ритмы очень сложны, но, учитывая их скопления, через определенный интервал времени одно и то же положение повторяется. Этот интервал – великий год (полный год), равный идеальному числу (36 тысяч лет, 760 тысяч лет?).

Поэтические аналогии между малым и большим мирами (микрокосмом и макрокосмом), между нашим телом и вселенским телом могут завести очень далеко. Эта аналогия вела мысль Платона и, во многом благодаря ему, управляла умами многих средневековых мыслителей, даже такого «современного» человека, как Леонардо да Винчи. В аналогии Платона особенно интересовал один аспект: идеальный город в его воображении – образ божественного города. «Тимей» является космологическим оправданием «Государства».

Космос состоит из четырех стихий: земли, воды, воздуха и огня, из них вторая и третья стихии – средние пропорциональные между первой и последней. Эти стихии телесны, могут распадаться на геометрические части и связаны с четырьмя твердыми телами правильной формы.

В Сиракузах Платон познакомился с Филистионом Локрийским и, возможно, подпал под его влияние – точнее, подпал бы, если бы не был так невосприимчив к экспериментальной науке. Филистион был не просто теоретиком, последователем Эмпедокла; он был выдающимся анатомом, который производил вскрытия и даже делал вивисекции. Он считал сердце главным регулятором жизни, и его наблюдения за живым сердцем весьма проницательны. Он обнаружил, что желудочки умирают раньше предсердий (нам в самом деле известно, что правое предсердие – последняя доля сердца, которая умирает) и что сигмовидный (или полулунный) клапан легочной артерии слабее, чем сигмовидный клапан аорты (так и есть, поскольку давление в малом (легочном) круге кровообращения составляет всего одну треть от давления в большом круге кровообращения). Наблюдения Филистиона поразительны, так как подразумевают некоторый практический опыт. Мы приписываем эти наблюдения Филистиону на основе предположения, что входящий в Корпус Гиппократа трактат «О сердце» написал он.

Пищеварение и кровообращение подобны обращению воды в земле или «принуждены подражать вселенскому движению: каждая отделившаяся внутри тела частица устремляется к тому, что ей сродно, и заново восполняет образовавшуюся пустоту»[114].

Платон различал три группы болезней. Первая группа возникает из-за изменения четырех родов, или стихий; вторая – вследствие распада гуморов, также образованных из четырех родов; третья группа – из-за желчи, сыворотки и флегмы. Недуги третьей группы часто сравнивают с теорией тридоши в аюрведе. Но поскольку представления Платона и индийских врачей были одинаково туманными, никаких выводов из такого сравнения сделать нельзя.

Пропавший остров Атлантида, который находился где-то западнее Гибралтара, породил многочисленные домыслы, странно иррационального свойства. Например, когда лучше изучили гипсометрию Атлантического океана и геологи начали формулировать гипотезу об утерянных островах и континентах на прочной основе наблюдений, высказывалось предположение, будто Платон предвидел их открытия! Многие геологи напрасно тратили время, пытаясь оправдать фантазии Платона.

Такие аберрации довел до предела польский мыслитель В. Лютославский в своей замечательной книге «О происхождении и развитии логики Платона». Лютославский отыскал в сочинениях Платона мысли о сперматозоидах и химическом составе воды: трех атомов, двух одного газа и одного атома другого («одного тела огня и двух воздушных тел»). Можно ли удержаться от смеха? Подобные предположения показывают, до каких пределов способен дойти культ Платона. Если бы Платон мог предварить открытия Левенгука и Лавуазье без соответствующих инструментов, он был бы не ученым, а магом или кудесником. Лютославский напоминает мне энтузиастов, которые находят предвосхищения научных открытий в Библии или Коране. Во всяком случае, в их попытках больше логики, ибо, если эти священные книги напрямую инспирированы Богом – что ж, Богу известно будущее. Думать то же самое о Платоне, не признавая его божественности, нельзя, не впадая в фундаментальные противоречия.

Если наш современник, образованный философ вроде Лютославского, способен усмотреть в «Тимее» такие открытия, не стоит удивляться фантастическим толкованиям античных и средневековых ученых. Благодаря непомерной славе божественного Платона, его «Тимея» воспринимали не как поэтический вымысел, но как своего рода космологическую проповедь. Многих привлекала сама неясность «Тимея», которая отчасти наверняка была намеренной, но в целом возникла из-за путаницы в мыслях самого Платона. Такую туманность часто называют пророческой, а люди малоумные считают ее доказательством божественности. Философ-скептик и поэт Тимон из Флиунта пустил в обращение новый глагол, timaiog-raphein, обозначавший «писать в пророческом стиле „Тимея“, пророчествовать». Юлиан Отступник (IV – 2) противопоставлял «Тимея» Книге Бытия, а Прокл (V – 2), один из последних сколархов Академии, говорил о своем желании уничтожить все книги, кроме «Тимея» и «Халдейских оракулов».

И в более позднее время влияние «Тимея» было огромным и по существу вредным. Большая часть «Тимея» была переведена на латынь Халкидием (IV – 1), и на протяжении восьми с лишним веков этот перевод оставался единственным текстом Платона, известным латинскому Западу. Однако до западных стран дошла слава Платона, поэтому «Тимей» на латыни стал своего рода евангелием от Платона, которое многие ученые охотно интерпретировали буквально. Искажения научной мысли в «Тимее» ошибочно принимали за научную истину. Я не могу назвать ни одной другой книги, чье влияние оказалось бы более вредным, кроме разве что «Откровения Иоанна Богослова». Однако «Апокалипсис» воспринимают как религиозное произведение, «Тимея» же – как научное. Ошибки и суеверия всего опаснее, когда их подают под научным соусом.

Платоническая любовь

В «Законах» читаем, что «у людей все зависит от тройной нужды и вожделения. Когда все это идет правильно, рождается добродетель, когда же неправильно – происходит противоположное»[115]. Эти три вожделения – голод и жажда, которые начинаются при рождении, и сексуальное вожделение, которое возникает позже. В «Тимее» Платон утверждает, что, «поскольку же природа человеческая двойственна, лучшим будет тот род, который некогда получит наименование мужей»[116]. В конце той же книги он приводит фантастическую теорию пола. Его эмбриология появляется в своего рода приложении, и сам секс – своего рода запоздалая мысль творения – повреждающий фактор: «Вот почему природа срамных частей мужа строптива и своевольна, словно зверь, неподвластный рассудку, и под стрекалом непереносимого вожделения способна на все. Подобным же образом и у женщин та их часть, что именуется маткой, или утробой, есть не что иное, как поселившийся внутри них зверь, исполненный