«Если бы она не была такой милой, ласковой девчушкой, онабыла бы просто невыносима, — мрачно размышляла Скарлетт, неожиданноосознав, что дочка может помериться с ней силой воли. — Она обожает Ретта,и он мог бы заставить ее лучше себя вести, если бы хотел».

Однако Ретт не выказывал ни малейшего желания заставлятьБонни вести себя как следует. Что бы она ни делала, все признавалосьправильным, и попроси она луну, она бы получила ее, сумей отец ее достать. Онбесконечно гордился хорошенькой мордочкой своей дочки, ее кудряшками, ямочками,изящными движениями. Ретту нравилось ее зубоскальство, ее задор, милая манеравыказывать ему свою любовь и привязанность. Хотя избалованная и капризная,Бонни вызывала такую всеобщую любовь, что у Ретта не хватало духу даже пытатьсяее обуздать. Он был для нее богом, средоточием ее маленького мирка и слишкомценил это, боясь наставлениями все разрушить.

Она льнула к нему как тень. Она будила его, не дав емувыспаться, сидела рядом с ним за столом и ела то с его тарелки, то со своей,ездила с ним в одном седле на лошади и никому, кроме Ретта, не позволяла себяраздевать и укладывать в кроватку, стоявшую рядом с его большой кроватью.

Скарлетт забавляло и трогало то, как ее маленькая дочкадеспотично правит отцом. Кто бы мог подумать, что именно Ретт так серьезновоспримет отцовство? Но порою жало ревности пронзало Скарлетт, так как Бонни вчетыре года лучше понимала Ретта, чем когда-либо понимала его сама Скарлетт, илучше, чем Скарлетт, справлялась с ним.

Когда Бонни исполнилось четыре года, Мамушка приняласьворчать по поводу того, что нехорошо, мол, дитяти, к тому же — девочке, ездить«верхом в седле впереди своего папочки, да еще задравши платье». Ретт свниманием отнесся к этому замечанию, как относился вообще ко всем замечаниямМамушки по поводу воспитания девочек. В итоге появился маленький бело-бурыйшотландский пони с длинной шелковистой гривой и длинным хвостом, а в придачу —крошечное седло, инкрустированное серебром. Пони, разумеется, предназначалсядля всех троих детей, и Ретт купил также седло для Уэйда. Но Уэйд предпочиталобщество сенбернара, а Элла вообще боялась животных. Итак, пони сталсобственностью всеобщей любимицы, и нарекли его Мистер Батлер. Радость Бонниомрачалась лишь тем, что она не могла ездить верхом, как отец, но когда онобъяснил ей, насколько труднее сидеть в дамском седле, она успокоилась и быстронаучилась кататься. Ретт несказанно гордился ее хорошей посадкой и крепкойрукой.

— Подождите, что еще будет, когда она вырастет и станетохотиться, — похвалялся он. — Никто не сможет сравниться с ней. Яувезу ее тогда в Виргинию. Вот где настоящая охота! И в Кентукки, где ценятхороших наездников. Когда дело дошло до костюма для верховой езды, девчушкебыло предоставлено право выбрать цвет материи, и, как всегда, она выбралаголубой.

— Но, деточка! Не этот же голубой бархат! Голубойбархат — это мне для вечернего платья, — рассмеялась Скарлетт. — Амаленькие девочки носят добротное черное сукно. — И, увидев, как сошлиськрохотные черные бровки, мать добавила: — Ради всего святого, Ретт, да скажитевы ей, что это не годится — ведь платье мигом станет грязным.

— Ну, пусть у нее будет костюм из голубого бархата.Если он испачкается, сошьем ей новый, — как ни в чем не бывало сказалРетт.

Итак, Бонни получила голубой бархатный костюм для верховойезды с длинной юбкой, ниспадавшей на бок пони, и черную шапочку с краснымпером, потому что рассказы тети Мелли про перо, которое носил Джеф Стюарт,воспламенили воображение девочки. В ясные погожие дни отец с дочерью каталисьпо Персиковой улице, и Ретт придерживал своего большого вороного коня, чтобытот шел в ногу с толстоногим пони. Иной раз Ретт и Бонни скакали по тихимдорогам вокруг города, спугивая кур, собак и детей, — Бонни хлесталаМистера Батлера кнутом, спутанные локоны ее развевались по ветру, а Ретттвердой рукой придерживал своего коня, чтобы девочка считала, что Мистер Батлервыигрывает состязание.

Удостоверившись в хорошей посадке, крепкой руке и полномбесстрашии Бонни, Ретт решил, что настало время обучить ее брать на лошадипрепятствия — совсем невысокие, в пределах возможностей коротконогого МистераБатлера. Для этого Ретт построил на заднем дворе низкий барьер и платил Уошу,одному из малолетних племянников дядюшки Питера, двадцать пять центов в день,чтобы тот учил Мистера Батлера прыгать. Начали они с прыжков через перекладину,закрепленную на высоте двух дюймов от земли, и постепенно добрались до одногофута.

Эта затея была встречена всеми тремя заинтересованнымисторонами в штыки, — а именно: Уошем, Мистером Батлером и Бонни. Уошбоялся лошадей, и только поистине королевское вознаграждение могло побудить егозаставлять упрямого пони по двадцать раз в день скакать через барьер; МистерБатлер, хладнокровно сносивший выходки маленькой хозяйки, когда она дергала егоза хвост, или позволявший без конца осматривать себе копыта, считал, что творецсоздал его вовсе не затем, чтобы переносить свою толстую тушу черезперекладину; Бонни, не терпевшая, чтобы кто-то еще ездил на ее пони,приплясывала от нетерпения, пока Мистера Батлера учили уму-разуму.

Когда Ретт наконец решил, что пони достаточно хорошо обученновому делу и ему можно доверить дочку, волнению малышки не было конца. Онапобедоносно совершила первый прыжок, и теперь уже езда рядом с отцом потеряладля нее все свое очарование. Скарлетт лишь посмеивалась над восторгами ибахвальством отца и дочки. Она, однако, считала, что, как только новизна этойзатеи притупится, Бонни увлечется чем-то другим и все обретут мир и покой. Ноэтот вид спорта Бонни не приедался. От беседки в дальнем конце заднего двора добарьера тянулась утоптанная дорожка, и все утро во дворе раздавалисьвозбужденные вопли. Дедушка Мерриуэзер, объехавший в 1849 году всю страну,говорил, что именно так кричат апачи, удачно сняв с кого-нибудь скальп.

Прошла неделя, и Бонни попросила, чтобы ей поднялиперекладину на полтора фута над землей — Когда тебе исполнится шестьлет, — сказал отец, — тогда ты сможешь прыгать выше и я куплю тебелошадку побольше. У Мистера Батлера коротковаты ноги.

— Ничего подобного! Я перепрыгивала через розовые кустытети Мелли, а они во-о какие большие!

— Нет, надо подождать, — сказал отец, впервыенастаивая на своем. Но твердость его постепенно таяла под воздействиембесконечных настойчивых требований и истерик дочки.

— Ну, ладно, — рассмеявшись, сказал он как-тоутром и передвинул повыше узкую белую планку. — Если упадешь, не плачь ине вини меня.

— Мама! — закричала Бонни, запрокинув головукверху, к окну спальни Скарлетт. — Мама! Смотри! Папа сказал, что я могупрыгать выше!

Скарлетт, расчесывавшая в это время волосы, подошла к окну иулыбнулась возбужденному маленькому существу, такому нелепому в своейперепачканной голубой амазонке.