Ретт круто повернулся к ней, лицо его стало жестким.

— А что тут плохого в том, что девочка сидит у отца наколенях, пока он разговаривает с друзьями? Вам, возможно, кажется, что этовыглядит глупо, но это вовсе не так. Люди надолго запомнят, что Бонни сидела уменя на коленях, когда я помогал выкуривать республиканцев из этого штата. Людинадолго запомнят.. — Лицо его утратило жесткость, в глазах загорелсялукавый огонек. — А вы знаете, когда Бонни спрашивают, кого она большевсех любит, она говорит: «папочку и димикатов». А когда спрашивают, кого онабольше всех не любит, она говорит: «подъипал». Люди, слава богу, помнят такое.

— И вы, очевидно, говорите ей, что я —подлипала! — не в силах сдержать ярость, громко воскликнула Скарлетт.

— Папочка! — прозвенел детский голосок, на этотраз с возмущением, и Ретт, смеясь, вошел в комнату дочери.

В октябре того года губернатор Баллок покинул свой пост ибежал из Джорджии. Разграбление общественных фондов, непомерные траты икоррупция достигли при его правлении таких размеров, что здание рухнуло под собственнойтяжестью. Даже в партии Баллока произошел раскол — столь велико былонегодование публики. Демократы имели теперь большинство мест в законодательномсобрании, и это означало лишь одно. Баллок, узнав, что собрание намереваетсярасследовать его деятельность, и опасаясь, что ему предъявят импичмент, то естьотрешат от должности и посадят в тюрьму, — не стал ждать. Он тайком,поспешно удрал, позаботившись о том, чтобы его прошение об отставке былообнародовано лишь после того, как сам он благополучно достигнет Севера.

Когда весть об этом облетела город — через неделю послебегства Баллока, — Атланта себя не помнила от возбуждения и радости. Улицызаполнились народом, мужчины смеялись и, поздравляя друг друга, обменивалисьрукопожатиями; женщины целовались и плакали. Все праздновали и устраивалиприемы, и пожарные были заняты по горло, воюя с пламенем, загоравшимся отшутих, которые пускали на радостях мальчишки.

Опасность уже позади! Реконструкция почти закончилась! Навсякий случай в губернаторах оставили республиканца, но в декабре предстоялиновые выборы, и никто не сомневался в том, каковы будут их результаты. А когдавыборы наступили, несмотря на отчаянные усилия республиканцев, в Джорджиигубернатором снова стал демократ.

И люди тоже радовались, тоже волновались, но иначе, чемтогда, когда удрал Баллок. Радость была менее буйная, более прочувствованная,люди от всей души благодарили бога, и все церкви были полны, и священникивозносили хвалу господу за избавление штата. К восторгу и радости примешиваласьгордость — гордость за то, что в Джорджии удалось восстановить прежнееправление, несмотря на все усилия Вашингтона, несмотря на присутствие армии,несмотря на наличие «саквояжников», подлипал и местных республиканцев. Семь разконгресс принимал акты, направленные на то, чтобы раздавить штат, оставить егона положении завоеванной провинции, трижды армия отменяла гражданские законы. Взаконодательное собрание проникли негры, алчные чужеземцы правили штатом,частные лица обогащались за счет общественных фондов. Джорджия лежалараздавленная, беспомощная, измученная, оплеванная. А теперь, невзирая ни начто, она снова стала сама собой, и все это — благодаря усилиям своих граждан.

Столь неожиданный поворот в судьбе республиканцев не всемибыл воспринят как великое счастье. Уныние воцарилось в рядах подлипал,«саквояжников» и самих республиканцев. Гелерты и Хандоны, явно узнав оботставке Баллока еще до того, как это стало широко известно, неожиданнопокинули город и растворились в небытии, откуда они и появились. Оставшиеся вАтланте «саквояжники» и подлипалы чувствовали себя неуверенно — напуганныеслучившимся, они жались друг к другу в поисках взаимной поддержки, гадая, какиеиз их темных делишек выплывут на свет в связи с начавшимся расследованием. Они ужене держались с высоким пренебрежением. Они были потрясены, растеряны, испуганы.И дамы, посещавшие Скарлетт, повторяли снова и снова:

«Ну, кто бы мог подумать, что так все повернется? Мы всесчитали губернатора всемогущим. Мы считали, что он здесь — навеки. Мы считали…»Скарлетт была не меньше их потрясена поворотом событий, хотя Ретт ипредупреждал ее о том, в каком направлении они будут развиваться. И она вовсене жалела, что Баллока не стало, а демократы вернулись к власти. Хотя никто быэтому не поверил, но и она восприняла с мрачной радостью известие о том, чтогосподству янки наступил конец. Слишком живо она помнила, как ей пришлосьизворачиваться в первые дни Реконструкции, как она страшилась, что солдаты и«саквояжники» отберут у нее деньги и собственность. Она помнила, как былабеспомощна, какой панический страх обуревал ее оттого, что она не в силах быланичего предпринять, какую питала ненависть к янки, навязавшим Югу свое жестокоеправление. И эта ненависть к янки никогда у нее не иссякала. Но пытаясьнаиболее достойно выйти из положения, пытаясь добиться полной безопасности иуверенности в завтрашнем дне, она шагала в ногу с победителями. При всей своейнелюбви к ним, она окружила себя ими, порвала узы, связывавшие ее со старымидрузьями и прежним образом жизни. А теперь власть победителей испарилась.Скарлетт поставила на то, что правлению Баллока не будет конца, — ипроиграла.

Озираясь вокруг в то рождество 1871 года, самое счастливоерождество для штата за последние десять лет, Скарлетт испытывала чувствоглубокого беспокойства. Она не могла не видеть, что Ретт, которого раньше всененавидели в Атланте, стал теперь одним из самых популярных жителей города, ибоон смиренно отрекся от республиканской ереси и отдавал все свое время, деньги,труд и разум Джорджии, помогая ей вернуться к былому благополучию. Когда онехал по улицам, улыбаясь, приподнимая шляпу в знак приветствия, с маленькимголубым комочком — Бонни, торчавшим впереди него в седле, все тоже улыбалисьему, охотно с ним заговаривали и дружелюбно поглядывали на девочку. А она,Скарлетт…

Всем было известно, что Бонни Батлер ни в чем не знаетудержу и что ей нужна твердая рука, но все так любили девочку, что ни у кого нехватало духу проявить необходимую твердость. Впервые она вышла из повиновенияво время поездки с отцом. Когда она была с Реттом в Новом Орлеане и Чарльстоне,ей позволяли допоздна сидеть со взрослыми и она часто засыпала у отца на рукахв театре, ресторанах и за карточным столом. С тех пор только силой можно было заставитьее лечь в постель одновременно с послушной Эллой. Пока Бонни была с Реттом, онпозволял ей носить любые платья, и с той поры она поднимала скандал всякий раз,как Мамушка пыталась надеть на нее бумажное платье и передничек вместо голубоготафтового платья с кружевным воротничком.

Вернуть то, что было упущено, пока девочка жила вне дома, ипозже, когда Скарлетт заболела и находилась в Таре, не представлялось ужевозможным. Бонни росла, и Скарлетт пыталась приструнивать ее, пыталась смягчитьее нрав и не слишком баловать, но все эти усилия почти ничего не давали. Реттвсегда брал сторону ребенка, какими бы нелепыми ни были желания Бонни и как бывозмутительно она себя ни вела. Он поощрял ее, когда она говорила, подражаявзрослым, и относился к ней, как к взрослой, выслушивая с Серьезным видом еесуждения и прикидываясь, будто следует им. В результате Бонни могла оборватького угодно из старших, перечила отцу и осаживала его. Он же только смеялся ине разрешал Скарлетт даже хлопнуть девочку по руке в наказание.