Ровно в восемь утра конвоиры-японцы ввели в процедурную Кронина, усадили его в кресло – и Лама небрежным кивком отослал их. Самолично пристегнул и защелкнул на запястьях, щиколотках, коленях и шее крепежи, ремни, кольца.

Тот молчал.

Как тогда, в Харбине, в тридцать девятом, когда Лама привязывал его к стулу в кавэжедэшной «пыточной избушке». Кронин этого не помнил. Но Лама помнил. Это мертвое молчание и бесстрастный взгляд человека, равнодушного к своему будущему.

Как тогда, в Харбине, когда Лама понял, что Кронин ему почти ровня, что он силен и опасен, и что с ним дрессированной ручной обезьянкой доверчиво ходит смерть.

Сейчас Кронин ему не был ровней; оскопленный, забывший все чудеса, он был слаб и безвреден – но смерть-обезьянка по-прежнему ходила с ним рядом.

Господин пришел с большим опозданием, он это любил – чтобы жертва понервничала в ожидании. Но Кронин не нервничал; он просто дремал, а когда господин вошел в процедурную, неохотно открыл глаза и спросил с ленцой:

– Будешь пытать меня, Юнгер?

– Примитивно мыслишь.

– Значит, просто сделаешь сверхчеловеком?

– В каком-то смысле, Макс, в каком-то смысле, – господин пренебрежительно улыбнулся, но Лама заметил, как немецкий его акцент, обычно мягкий и почти что неуловимый, вдруг усилился, стал лязгающим и резким, как всегда, когда господину казалось, что над ним насмехаются. Впрочем, сейчас ему не казалось.

– Интересно, мне полагается самка в пару? – паясничал Кронин. – Правда, я женат, но мой брак, похоже, себя изжил, так что я теперь…

– Прекрати юродствовать! Ты не в цирке!

Лама выщелкнул лезвие ножа:

– Господин, прикажете напомнить ему, где он находится?

Не дожидаясь ответа, Лама принялся «обновлять» им же вырезанный когда-то знак ван на груди у Кронина: молниеносно вспорол острием ножа один продольный белесый рубец, уже было взялся за второй, но господин заорал:

– Не сметь!

– Но, я думал, мой господин…

– Тебе не полагается думать, животное! Подай мне красную и черную киноварь.

Лама покорно кивнул, открыл один из железных шкафчиков, громоздившихся вдоль стены процедурной, и подал господину два хрустальных пузырька, избегая встречаться с ним взглядом, чтобы тот его не подцепил. В последнее время Юнгер усовершенствовал приемы гипноза и цеплял почти виртуозно – не самого его, но дикого зверя в нем. Природный талант в одной области удивительным образом сочетался в господине с природной же ограниченностью во всех прочих – как будто порода его, многовековое близкородственное аристократичное скрещивание, предполагала развитие одних качеств и затухание других… Настанет день – и настанет скоро! – когда Лама разорвет этого самодовольного выродка в клочья. Зубами, когтями, бездумно. Не глядя в глаза. Как животное, не поддающееся дрессировке.

– Тебе знаком этот предмет, не так ли? – господин продемонстрировал Кронину чан-шэн-яо, красный эликсир. – Какое-то время ты хранил его в сейфе.

– Как скучно, – Кронин скривился. – Значит, все же допрос.

– Допрос будет позже, Макс. Сейчас допрос не имеет смысла. Сейчас я могу тебе рассказать куда больше, чем ты мне. Ведь ты теперь – как ребенок. Так что я объясню тебе как ребенку. Помнишь сказку о живой и мертвой воде? Вот это – вода живая. Иначе – красная киноварь, чан-шэн-яо, эликсир бессмертия. Она сделана из кровавых слез лисиц-оборотней. К сожалению, для моей цели мне нужно больше, гораздо больше…

Кронин кивнул – как будто бы понимающе. Господин любовно погладил пузырек и протянул Ламе; тот вернул его на место в железный шкафчик.

– …К еще большему сожалению, нам не удалось синтезировать аналог при помощи подопытных. Вместо живой воды мы создали мертвую, – господин натянул резиновые медицинские перчатки и встряхнул пузырек с черной жидкостью, а Кронин снова кивнул. – Что само по себе неплохо. Великие всегда начинают с малого…

Кронин молча, с серьезным лицом кивал в такт словам господина – увлеченный собственной речью, тот, похоже, не замечал, что над ним глумятся.

– …Сейчас главное – найти армию терракотовых воинов. Оживить хотя бы нескольких… Авангард!

Кронин снова отвесил настолько глубокий кивок, насколько позволял ему железный ошейник, – а потом захохотал, задорно и заразительно, как если бы Юнгер рассказал ему замечательный анекдот.

– Ты совершенно… безумен… Юнгер, – сквозь смех простонал Кронин. – Что ты несешь?.. Какая-то армия… глиняных… фрицев… Ты просто Мартовский… Заяц!..

Сейчас он взбесится. Господин сейчас взбесится: он не выносит, когда над ним насмехаются. Сейчас господин прикажет, наконец, пролить кровь. Уже готовый, уже возбужденно предчувствующий боль, которую причинит, Лама замер в ожидании приказа – но приказа все не было. Господин, напротив, залился смехом вместе с Максимом Крониным. Они напоминали старых товарищей, вспоминавших забавные приключения молодости.

– Ты и правда… ничего не помнишь… да, Макс?.. – давясь хохотом, выдавил господин. – Он отлично сделал свое дело… наш друг… полковник Аристов… Но и я в этом деле… сильно… поднаторел…

Кронин резко оборвал смех, и в глазах его Лама увидел панику:

– Кто такой Аристов?

– Ты все вспомнишь, Макс. И Аристова, и все чудеса… когда я выпущу твоих бесов на волю, – господин разложил на полу японскую карту местности. – Но лично меня интересует одно: где находится Усыпальница глиняных воинов императора Цинь Шихуанди. Я думал, что она здесь… – он ткнул бамбуковой указкой в красный крестик на карте. – Но там было только золото. И никаких воинов.

Господин извлек из кармана золотые часы на цепочке. Отщелкнул крышку, демонстрируя Кронину его собственный черно-белый портрет. Тот рванулся в кресле:

– Где Лиза?

– Сейчас ты ее увидишь.

Господин любил театральные жесты, и на этот раз не отказал себе в удовольствии. Конвоиры распахнули дверь в процедурную – и вошла полукровка. Ее руки были связаны за спиной, рот заткнут нечистым кляпом. Вслед за нею вошла Элена с пистолетом в руке. Улыбнулась Кронину ледяной змеиной улыбкой – и приставила дуло к виску полукровки.

Что-то было не так с полукровкой. Она пахла иначе. Она больше не пахла зверем…

– Самка в пару! – провозгласил Юнгер. – Сразу две любимые самки!

Максим Кронин глядел на женщин больным, страдающим взглядом:

– Для чего это, Юнгер? Я ведь правда ничего не знаю… не помню.

– Я верну тебе память, – господин держал часы за цепочку, отставив мизинец. – Ты вспомнишь – и ты расскажешь. Для этого здесь полукровка.

– Она твоя сестра, Юнгер, – тихо произнес Кронин, глядя на пистолет, который его жена держала у головы его шлюхи.

– Сколько можно, Макс! – господин поморщился. – Мы с Эле-ной – сводные. Не родные по крови. Нет помех для нашей любви, да, милая?