Молодые воеводы, пристыжено наклонив головы, удалились.

– Давайте же объединим усилия, чтобы обуздать этого паладина! – не без некоторого восхищения прошептал Драгон на ухо Артемонова.

– Это именно то, чего я хотел бы, майор.

– А все же, таким и должен быть юноша. Дай Бог дожить ему до того, чтобы поумнеть!

Матвей продолжал общаться с Драгоном до конца вечера, однако неприятное чувство, завладевшее им после того, как Филимон Афанасьевич ушел от разговора о шанцах, никуда не девалось, и только укреплялось в душе Артемонова. Он был разочарован, а главное, ему приходилось теперь, невольно, задуматься о словах тех, кто во всем подозревал немцев – словах, которые он всегда считал глупыми и нестоящими. И правда, с чего бы Драгону избегать этого разговора? Никаких видимых причин для этого у шотландца не было. С другой стороны, такой хитрый человек, как Драгон, мог бы вполне уйти от обсуждения неприятного для него вопроса так, что собеседник ничего бы и не заметил, а не обрывать разговор столь подозрительным образом. С этими мыслями Матвей вышел на крыльцо избы по окончании ужина. Гости шумно, с песнями и молодецким свистом, расходились кто куда.

– Прогуляемся? – предложил негромко Драгон, взяв Матвея за локоть.

Ночь была чудесна: ярко светила луна, серебрился в ее лучах лес, было тепло, как редко здесь бывало по ночам, пели птицы, в низких местах клубился легкий туман. Артемонов и сам думал прогуляться, поэтому предложение шотландца пришлось ему очень кстати. Он отпустил лошадь с Иноземцевым, и пошел с майором по натоптанной тропинке в расположение пехотных рот. Долгое время разговор вращался вокруг самых незначительных предметов: Драгон, как и всегда, жаловался на истощение запасов продовольствия в окрестных деревнях, и проклинал местную погоду, которая, по его словам, была ничуть не лучше шотландской. Но когда приятелям пришло время расстаться и отправиться каждому к своим подчиненным, майор повернулся к Матвею и серьезно сказал:

– Что касается Ваших, капитан, трудностей с шанцами, то советую Вам обсуждать их поменьше, и только с доверенными людьми. Если же Вы соберетесь ловить этих негодяев, то мой клинок всегда к Вашим услугам. И еще: присмотритесь внимательнее к нашей драгоценности. Я имею в виду Алмаза Ивановича. Он, конечно, орудие куда более могущественных сил, и вовсе не обязательно нам дружественных. Спокойной ночи, капитан!

Притронувшись рукой к шляпе, Драгон отправился в свою роту.

Глава 4

Расставшись с Филимоном, Матвей отправился к своим сослуживцам, но, воодушевленный красотой ночи, а также и выпитым за ужином, он решил пройти более длинной, но и более красивой дорогой, вдоль кромки леса. Он искренне радовался тому, что его подозрения насчет шотландца развеялись, однако слова майора по поводу Алмаза Илларионова казались странными. Ну кому же не известно, что Алмаз – орудие могущественных сил? Известно и каких: государева Тайного приказа, а значит, и самого царя. Неужели Драгон имел в виду, что Илларионов служит и подчиняется не только государю, но и кому-то еще, также могущественному? Увлеченный этими мыслями, Матвей уклонился от дороги еще сильнее, чем хотел, и теперь, в ночной полутьме, плохо уже представлял, где оказался. Место было низинное, тумана здесь было больше чем везде, и был он гуще. Вдалеке Артемонов увидел отблески костров, повеяло запахом дыма, а из лесу донеслось стройное, по-своему приятное, но дикое пение, сопровождавшееся ударами барабана и звуками чего-то вроде скрипки. Слов песни было не разобрать, но казалось, что поющие как будто призывают кого-то, кого и сами опасаются. Матвей понял, что оказался неподалеку от поселения чухонцев и именно в то время когда те, вероятно, справляли какие-то свои языческие обряды. Сердце Артемонова забилось быстрее. Испуг его переходил в раздражение против князя Шереметьева, который не только завел при полке деревеньку с крепостными, но и еще и не мог их отвадить от поганых обычаев, которых они придерживались с вызывающей наглостью. Да и то сказать: не подают ли чухонцы этим дымом и пением каких-то знаков осажденным? А главное, Матвей окончательно запутался, и не понимал, куда ему теперь идти – положение было глупейшее. Что подумают сослуживцы, если он будет всю ночь отсутствовать? Вряд ли что-то уж слишком хорошее, для хорошего ночами в одиночку не бродят, тем более, что ни одной бабы, кроме как в крепости да у чухонцев, на много верст вокруг нет. Тут из лесу раздался странный звук, похожий на уханье филина, но издаваемый совершенно точно не этой птицей. К тому же, филин – птица очень тихая и острожная, а ухавшее существо трещало ветками, и топало, явно приближаясь к Матвею. Обернувшись в сторону, откуда доносились звуки, Артемонов увидел два круглых ярко-желтых глаза, пристально смотревших на него и немного поблескивавших. Поскольку опасность, затаившаяся в лесу, угрожала не только телу, но и душе, Матвей, недолго думая, бросился бежать, крестясь и читая молитвы на ходу. Существо в кустах ринулось вслед за Артемоновым, еще громче ухая и ломая ветки. Для Матвея лучше всего было бы выбежать на ближайший свободный от леса пригорок, но пригорок этот, как на беду, находился всего в паре десятков саженей от крепостной стены, и там Артемонова могли легко расстрелять стражники, да к тому же эта внезапная стрельба переполошила бы весь лагерь и могла привести Бог знает к каким последствиям. Поэтому Матвей решил, что если и суждено ему погибнуть по собственной глупости, то хотя бы своим сослуживцам он постарается не навредить, и продолжал бежать вдоль кромки леса, все быстрее и быстрее. Преследователь не отставал, и Артемонов уже видел, оборачиваясь, очертания фигуры, похожей на человеческую. Когда Матвей из последних сил ускорил ход, он услышал из кустов хриплый, задыхающийся и очень знакомый голос:

– Матвей! Да стой ты, черт, не угонишься…

Когда изумленный Артемонов остановился, то из лесу выбежал никто иной, как подьячий Котов, который обессилено повалился на траву и пытался восстановить дыхание. Он был в обычном своем платье, но весь грязный и заросший щетиной, покрытый какими-то веточками, кусками коры и хвои. Видно было, что в лесу подьячий провел немало времени.

– Ну… здравствуй. Силен… же ты бегать. Молодец… Литовцам точно тебя не взять.

Испуг Матвея превратился опять в раздражение.

– Да что же ты, скотина безрогая, меня пугал!? Чуть не помер со страху из-за тебя, дурака. Нельзя, что ли, было просто позвать, и из лесу выйти?

– Да я… думал… может, ты не один, а с кем-то. Да потом… думал, ты сам в