она могла долететь дотуда, будучи пущенной снизу. Пока тот человек показывал стрелу соратникам, я вторично натянул свой лук.

Не было ветра, который мог повлиять на траекторию полета моей стрелы и я знал, что она попадет в цель. Я натянул тетиву сразу, как обычно до самого прищуренного глаза. Те, кто натягивает тетиву долго, обычно не попадают в цель, ибо в этом случае рука, удерживающая сам лук, начинает дрожать, что вызывает отклонение в траектории летящей стрелы. Вырвавшись из лука моя стрела попала прямо в лицо того, кто незадолго до этого показывал первую мою стрелу своим соратникам. Издав ужасный крик, донесшийся даже до того отдаленного места где мы стояли, тот человек упал, исчезнув за гребнем стены.

В тот день незадолго до захода солнца на гребне стены показался некий человек в красном халате. Он поднял руку и прокричал: «Амир Тимур!» Я поднял свою руку и прокричал: «Я — Амир Тимур, что ты хочешь сказать?» Затем стало ясно, что он не понимает моего языка и что я так же не пойму, что он там говорит. Я велел толмачу переводить.

Как пояснил толмач, то был сам верховный брахман Дели, духовный вождь индусов. Я велел толмачу спросить, чего хочет от меня тот человек. Переговорив с ним, толмач перевел мне, что он предлагает мне оставить Дели в покое и уйти, в противном случае мол, сам Брахма покарает меня. Я спросил, кто такой Брахма и как он может покарать меня. Брахман ответил: «Брахма — это тот, кто сотворил небеса и землю, людей и судьба твоя также в его руках». Я вновь спросил, как он может покарать меня. Брахман ответил, что если я не оставлю в покое город и не уйду, жизнь моя будет короткой. Меня разобрал смех от тех детских рассуждений, между тем брахман продолжал: «Амир Тимур, оставив сей город в покое и уйдя отсюда, ты проживешь в здравии еще двадцать один год, а если будешь упрямо пытаться захватить его, оставшаяся жизнь твоя сведется всего лишь к семи годам. Кроме того, есть вероятность твоей гибели в сражении, что может сделать твою жизнь еще короче».

Я сказал Назир-эд-дину Умару, стоявшему рядом: «Ты слышишь, что говорит этот человек?» Тот ответил: «О Амир Тимур, ты не из тех, кого могут напугать такие слова». Брахман продолжал: «О Амир Тимур, тебе сегодня шестьдесят три года, и если воздержишься от взятия Дели и уйдешь, то доживешь до девяноста четырех лет. Если вознамеришься захватить этот город, твоя естественная жизнь продлится лишь до семидесятилетнего возраста и то, если не погибнешь в сражении или от какого-либо несчастья». Я ответил: «О человек в красном, я и смерть — старые друзья, мы с нею давно привыкли друг к другу, я вижу ее перед собой и рядом с собою с самых юных лет, и если хочешь напугать меня, говори о чем — нибудь другом». Брахман ответил: «То, что я изрек — истина и если не повернешь назад, вскоре получишь горестную весть». Я спросил, что это за весть. Брахман ответил, что это будет весть о смерти моего сына.

Я ответил: «Все мои воины, погибшие на полях сражений, имели отцов, и мой сын не единственный, у кого был отец, и если придет весть о его смерти, я буду чувствовать то же, что и другие родители, получившие весть о гибели их сына». Брахман сказал: «Больше мне нечего тебе сказать, я ухожу». Он исчез со стены. Солнце зашло, началась первая ночь осады Дели. Я велел расставить караульных вокруг рва ибо допускал, что ночью на нас могут напасть со стороны степи, я не был уверен, что противник не располагает войсками, находившимся вне стен Дели. (В данном конкретном случае Тимурленг употребляет слово «ров», имея ввиду то, что мы на французском языке называем «fouvier» и это не следует путать с делийским рвом, полным воды. За много веков до Тимурленга было традицией устраивать рвы вблизи военного лагеря в целях гигиены с тем, чтобы не засорять и не осквернять территорию самого лагеря — Марсель Брион.)

В ту и последующие ночи, мы подвергались опасности двойного нападения, одно из них могло последовать изнутри Дели, будучи организованным Малу Экбалем и Махмудом Халладжем, Второе следовало ожидать от какого-либо хиндустанского войска, находившегося в открытых степях. В ту ночь, обходя лагерь я убедился, что каждый находится на своем месте, затем я прошел в свой шатер, снял кольчугу и латы, положил их поближе и лег поспать. Когда я лег, было что-то около полуночи, в лагере не раздавалось ни звука, вокруг него разожгли костры на случай, если индусы вновь надумают наслать на нас ползучих гадов, чтобы вызвать среди нас смятение и беспорядок. Вдруг я проснулся от звука, подобного лязгу двух скрещивающихся клинков, я вскочил, вообразив, что это враг напал и наши воины рубятся с ним.

Затем я обратил внимание на то, что звук идет не из лагеря, а раздается внутри шатра — моя кольчуга мерно билась о лежащий рядом щит, отчего и возникал тот непрерывный лязг, тут же я обратил внимание и на то, что земля дрожит под моими ногами, я понял, что происходит землетрясение. Нас оно никогда не пугало, ибо над нашими головами редко бывала крыша дома, могущая обрушиться на нас вместе со стенами. Тем не менее, мои воины проснулись встревоженные, а из города до нашего слуха донеслись испуганные крики и мы поняли, что жители Дели больше, чем мы напуганы землетрясением. Стихийное бедствие длилось недолго, только я хотел дать указание, чтобы подбодрить воинов, как оно прекратилось. Однако войско знало о вчерашних речах брахмана, которые он произносил, стоя на гребне городской стены, оно могло подумать, что землетрясение наслал именно он.

Поэтому я велел военачальникам успокоить и ободрить воинов, разъясняя, что землетрясение, как и ветер и дождь — это природные явления, происходящие повсюду по воле божьей и ни один колдун не может вызвать его по своему хотению. Колдуны, претендующие на то, что они могут творить различные чудеса, на деле же не в силах влиять ни на земные, ни на небесные дела. Я сам никогда не верил в колдовство, но не могу утверждать, что настоящих волшебников нет и не было, ибо сказано в Коране, что они существовали в старину, однако Слово и Книга Божьи повелевают не поддаваться их чарам. Если бы мои воины знали наизусть Коран так же, как знал