Важными с точки зрения решения внутрипартийных проблем представлялись «организационные тезисы». В них делался акцент на восстановлении «всех губернских и уездных комитетов и агентур». В условиях разлаженности аппарата предполагалось, что «все губернские комитеты Юга России… должны быть приписаны к одному из областных комитетов (Тифлисскому, Ростовскому, Харьковскому, Киевскому, Одесскому). Эти «областные комитеты» должны не только служить проводниками позиций ЦК, но и играть определенное самостоятельное значение, «оживлять партийную деятельность и информировать губернские комитеты», которые, в свою очередь, информировали бы уездные комитеты. Кадетские губкомы и укомы должны были участвовать в выборах в органы местного самоуправления, сообщать о работе местной администрации, собирать членские взносы и отправлять их в ЦК в Ростов-на-Дону, а также помогать «организации на местах» сбору теплого белья для армии и средств в фонд помощи семьям погибших членов партии[564].

Таким образом, Харьковское совещание стало достаточно ясным подтверждением взаимосвязи партии и власти в Белом движении. Одним из последних документов на совещании стало «Приветствие генералу Деникину», отмечавшее «неисчислимые трудности исторической борьбы за освобождение измученной нашей Родины» и содержащее уверенность в том, что «в огне испытаний куется дух нации, крепнет, наконец, патриотическое сознание народа, отсутствие которого бросило нас на край бездны». Кадеты практически во всем поддерживали политику, проводившуюся «национальной диктатурой». По сравнению с партийными собраниями периода 1917–1918 гг. здесь, под влиянием очевидных успехов «похода на Москву», произошли определенные корректировки политических позиций. Прозвучала идея приоритета национальных (надклассовых, надсословных и надпартийных) интересов в программе партии. Идеи национального единства, Российской Государственности действительно были в «забвении» в разгар революционных перемен 1917 г. Теперь они становились приоритетными. Со стороны могло казаться, что кадетская партия существенно «поправела», приходится говорить о «закате либерализма», однако отмеченные перемены отражали вполне определенную смену всего политического курса Белого движения в период осени 1919 г. Ожидание скорой «победы над большевизмом» и при этом представление о длительности «послевоенного периода», во время которого потребуется бороться с многочисленными рецидивами революционного времени (наиболее важным считалась «махновщина»), «разрухой тыла», слабостью местной власти, ее коррупционным характером, для чего и необходимо усиление полномочий исполнительной власти и в то же время ее поддержка «общественными силами», разумеется, «антисоциалистического характера». Подобная модель отношений партии (которая, очевидно, претендовала на характер «правящей») и власти вполне могла рассматриваться в качестве основы будущей модели устройства системы управления на «переходный период», т. е. до созыва «Всероссийского представительного собрания».

Что касается реакции на постановления Харьковского совещания со стороны ЦК в Ростове – заседание 10 ноября 1919 г., доклад Долгорукова, – то здесь констатировалась победа проправительственного курса (о своем выходе из партии в знак протеста заявил только Имшенецкий) и выражалась поддержка проходящих выборов в городское самоуправление со стороны местных комитетов. Однако уже 17 ноября 1919 г. ЦК отметил, что «согласно уставу» постановления совещания «не имеют формально обязательного значения» и следует подготовить новое совещание для более детального рассмотрения «экономических, аграрных тем». 24 ноября, в связи с очевидным ростом «германофильских настроений», ЦК постановил «провести кампанию против Германии» посредством статей в прессе, митингов и собраний, а также подготовить (совместно с Национальным Центром, Союзом Возрождения России, Советом Государственного объединения, Союзом городов, земским союзом и т. д.) «совместную резолюцию в поддержку союзной ориентации, с совместным указанием на ошибки союзников». Показательно, что в эти дни в Ростове уже знали о выступлении Ллойд-Джорджа в Парламенте и его заявлениях о бесперспективности поддержки белого дела. 14 декабря 1919 г. ЦК обсуждал основные положения текущей аграрной политики, но уже на следующий день (15 декабря) М. М. Федорову было поручено подготовить эвакуацию ЦК и Национального Центра из Ростова, ввиду стремительного наступления РККА. Тезисом – «обратиться устно к Главнокомандующему с заявлением о поддержке» и «одобрить попытку реформы Особого Совещания в направлении концентрации власти» – ЦК фактически завершил свою работу на белом Юге[565].

Для оценки работы местных структур кадетской партии интересной представляется история создания т. н. Союза Национального Возрождения в Поволжье. Летом 1919 г. в Царицыне при поддержке бывшего начальника ударных соединений Западного фронта и командующего Саратовским корпусом Донской армии в 1917–1918 гг. полковника В. К. Манакина началось формирование структур Союза. Основания, на которых следовало вести работу новой организации, были изложены Манакиным в рапорте на имя генерала Романовского. Сохранив контакты с представителями местной антибольшевистской общественности, бывший Саратовский губернатор (Манакин был назначен на эту должность по распоряжению атамана Краснова летом 1918 г.) намеревался создать организацию, способную обеспечить не только политическую, но и в перспективе военную поддержку белому делу. В рапорте-«докладе», озаглавленном «О способах прочной организации тыла», им отмечались типичные недостатки системы функционирования гражданской власти в районах, занимаемых ВСЮР. Выделялись отсутствие администрации, авторитетной среди местного населения, подбор руководителей по принципам «по стажу прежней службы», «партийности», в результате чего власть оказывается у «лиц, совершенно незнакомых с районом». «Вакуум власти» быстро заполняется всевозможными авантюристами, вплоть до бывших большевиков, которые оказываются даже в контрразведках. Незаконные реквизиции, конфискации со стороны воинских частей также не способствовали должному выполнению провозглашенной ВСЮР цели «возрождения в освобожденных местностях правопорядка». Манакин отмечал несовершенство работы, основанной на Положении о полевом управлении, согласно которому тыл делился на «зоны войскового и гражданского управлений, причем в первых действуют только тыловые коменданты и… чины гражданской администрации всегда чрезмерно опаздывают с началом работ». Местное население узнает о работе «исключительно насажденной» власти «преимущественно по приказам, которые передаются в массу, через Государственную стражу». Вместо «живой», «творческой работы» с населением начальники уездов («по идее, главные работники гражданского управления») ограничиваются «бюрократической перепиской» и «организацией стражи». В результате крестьянство, видя бессилие администрации, «замыкается внутри себя», возвращается к общинному самоуправлению и «приговоры сельских обществ» становятся весомее распоряжений назначаемых «сверху» чиновников. Исходя из вышеизложенного, полковник предлагал прежде всего направлять в «органы гражданского управления подготовленных и заранее подобранных, обязательно из жителей данного района». Кадры будущей гражданской администрации должны готовиться заранее, по возможности на специальных курсах, где им разъяснялись бы основы внутренней и внешней политики белого дела. Комплектование контрразведки следовало производить «из числа надежных беженцев данного района», а не за счет остающихся «большевистских агентов». Чтобы свести к минимуму период «комендантского управления», за войсками сразу же должны были следовать представители гражданской власти, обязанные «не позже чем через сутки по занятию города или села» прибывать к месту своей службы. «Плох тот губернатор или начальник уезда, который в первую же неделю не объедет лично свой район, не ознакомится с жизнью на местах и побоится или не сумеет лично говорить с населением». Начальник Гражданского управления брал бы на себя ответственность за всех назначаемых чинов в губерниях и уездах, но «при назначениях, кроме стажа, требовать обязательного знакомства с районом».