выступил с продуманной критикой своих взглядов, если бы он это дополнил еще заявлением о разрыве с теми космополитами, с которыми он временами смежался, то можно бы считать, что на первый раз вопрос об ошибках Г. А. Бялого решен и коллективом и лично Г. А. Бялым удовлетворительно.

И, наконец, третье замечание. О необходимости перестройки воззрений носителей формализма в нашем институте говорилось и прежде. На поверку оказалось, что некоторые вместо перестройки перестраивали и свой формализм. Таковы Ж[ирмунский], А[задовский], Эйх[енбаум], Гук[овский].

Применительно к лицам, способным перестраиваться, закономерность требовать перестройки целесообразна и в дальнейшем, и целесообразно используя отводимые для перестройки сроки.

Но вместе с тем следует решительно заявить, что институт не санаторий для врачевания умов, поврежденных буржуазным эстетством. Слишком уж затянулось для некоторых санитарное состояние. И надо не допускать, чтобы в делании вида перестройки по марксистско-ленинскому образцу люди в стенах института достраивали формализм, перестраивали формализм во имя его спасения»[1041].

Увольнение космополитов из пушкинского дома

В Институте литературы Академии наук процесс увольнения ученых имел иную последовательность, нежели в университете. Разоблаченные космополиты увольнялись постепенно, а формальной причиной для такой меры стал КЗОТ – Кодекс законов о труде РСФСР, подписанный М. И. Калининым еще в ноябре 1922 г. А именно, пользуясь положением пункта «ж» статьи 47, которой нанимателю давалась возможность расторгать трудовой договор «в случае непосещения работы, вследствие временной утраты нанявшимся трудоспособности по истечении двух месяцев со дня утраты таковой…». Поскольку многие получали инфаркты, то эта статья оказалась востребованной.

Решения же о самом факте увольнения принимались, конечно, не в Ленинграде – они принимались в Москве. Новый директор Пушкинского Дома Н. Ф. Бельчиков почти весь май 1949 г. пробыл в столице и приехал в Ленинград только в двадцатых числах для участия в пушкинских торжествах.

Перед отъездом в Москву он подписал приказ о кадровых перестановках:

«§ 1. Ученого секретаря Института литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР Б. П. Городецкого назначить с 15 апреля с. г. заместителем директора Института, освободив его от обязанностей ученого секретаря института.

§ 2. Младшего научного сотрудника Института литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР Д. С. Бабкина назначить ученым секретарем Института литературы с 26 сего апреля, с окладом 3000 р. в месяц, освободив его от исполнения обязанностей мл[адшего] научного сотрудника»[1042].

Именно Борис Павлович, оставшись официально местоблюстителем Николая Федоровича, подписал большую часть приказов об увольнении, текст которых ему по телефону из Москвы диктовал директор.

Первым из четверки приказом от 12 мая 1949 г. был уволен Б. М. Эйхенбаум:

«Освободить старшего научного сотрудника Института, доктора филологических наук, профессора Бориса Михайловича Эйхенбаума от занимаемой должности с 12‐го мая с. г. в соответствии со статьей 47, п. “ж” Кодекса законов о труде об истечении двух месяцев со дня утраты трудоспособности (больничные листы с 28 февраля 1949 г. №№ 046130, 046255, 033114, 033400).

Б. М. Эйхенбаум в течение целого ряда лет систематически не выполнял своих научных планов и не сдал институту своих научных работ о Лермонтове и о Л. Толстом, что явилось одной из причин срыва выполнения общеакадемического плана работ института, в частности подготовки к печати VII и IX томов “Истории русской литературы”.

Советская критика в продолжении многих лет указывала на допускаемые проф[ессором] Б. М. Эйхенбаумом серьезные методологические и политические ошибки в работах по истории русской литературы (в частности, в работах о Л. Толстом), в которых проф[ессор] Б. М. Эйхенбаум до сих пор не исправил и не выразил к своим ошибкам критического отношения до сего времени»[1043].

17 мая был подписан приказ об увольнении тяжело больного заведующего аспирантурой И. И. Векслера:

«Освободить ст. научного сотрудника Института, доктора филологических наук, профессора И. И. Векслера от занимаемой должности с 17 мая 1949 г. в соответствии со статьей 47, п. “ж” Кодекса законов о труде об истечении двух месяцев со дня утраты трудоспособности»[1044].

Поскольку Г. А. Гуковский хотя и имел проблемы с сердцем, но еще стоял на ногах, его уволили с другой формулировкой:

«Освободить старшего научного сотрудника Института, доктора филологических наук, профессора Г. А. Гуковского от занимаемой должности с 18 мая с. г. в соответствии с решениями Ученого совета института от 8 апреля 1949 года.

Антимарксистские, буржуазно-формалистические методологические позиции Г. А. Гуковского, характеризующие его научную деятельность, явились одной из основных причин срыва ряда редактировавшихся им плановых изданий института (научно-исследовательские сборники “XVIII век”, “Радищев” и др.), подлежащие вследствие этого коренной переработке.

Советская критика в продолжение многих лет указывала на допускаемые проф[ессором] Г. А. Гуковским серьезные методологические и политические ошибки в работах по истории русской литературы XVIII и XIX вв., которых проф[ессор] Г. А. Гуковский не исправил и до сих пор»[1045].

Последним 23 мая 1949 г. был уволен М. К. Азадовский:

«Освободить зав. сектором фольклора Института, доктора филологических наук, профессора Марка Константиновича Азадовского от занимаемой должности с 23 мая с. г. в соответствии со статьей 47, п. “ж” Кодекса законов о труде об истечении двух месяцев со дня утраты трудоспособности (больничные листы №№ 046179, 046374).

М. К. Азадовский не осуществлял должного руководства сектором фольклора института, что явилось причиной незавершенности ряда трудов сектора и одной из причин срыва выполнения общеакадемического плана института, в частности подготовки к печати I, II и III томов “Русского фольклора”.

Поставив еще в 1938 году в план работы сектора фольклора подготовку коллективного трехтомного труда “Русский фольклор”, М. К. Азадовский не обеспечил выполнение этого плана, и работа над “Русским фольклором” по вине М. К. Азадовского была сорвана. III том этого издания подлежит коренной переработке в течение 1949 года, переработку I и II томов “Русского фольклора” дирекция Института вынуждена перенести на 1950 год.

Советская критика в продолжение многих лет, особенно за последние три года, указывала на допускаемые М. К. Азадовским серьезные методологические и политические ошибки в работах по фольклору, которых М. К. Азадовский до сих пор не исправил и не выразил к своим ошибкам критического отношения до сего времени»[1046].

Отметим, что даты всех перечисленных приказов об увольнении были фальсифицированы дирекцией Пушкинского Дома, по крайней мере, копии этих приказов были вручены под расписку дочери Б. М. Эйхенбаума 29 апреля[1047], И. И. Векслеру 3 мая[1048], Г. А. Гуковскому 5 мая[1049], а М. К. Азадовскому 9 мая 1949 г.[1050]

Распоряжения об увольнении Н. Ф. Бельчиков передавал из Москвы, по той причине, что он тогда