лиственных деревьев, посаженных здесь в двадцатых годах прошлого века, когда он и был основан во времена британского мандата. Давид любил историю, читал ТАНАХ, который был одним из обязательных предметов в школе, откуда и узнал, что во времена первого и второго храма в этих местах находился библейский город с тем же названием. Поблизости на одной из улиц велись раскопки, и Давид однажды встретил археолога, поведавшего ему о многих найденных артефактах. В 60-х и 70-х годах здесь поселилось немало профессоров, преподавателей и студентов, работавших и учившихся в кампусе Гиват Рам Еврейского университета. Дан, отчим Давида, тогда студент физического факультета, снимал здесь комнату, а потом, когда защитился и женился на Римме, купил здесь квартиру. В ней и родились его дети-погодки Йони и Веред. В таких светских семьях нередко случаются размолвки. Наступил кризис, произошло охлаждение в отношениях с женой и Дан развёлся, когда старшему исполнилось шесть и он пошёл в школу. Он оставил квартиру жене и приобрёл трёхкомнатную квартиру в старом двухэтажном доме недалеко, что давало возможность видеть детей, когда у него выпадал свободный час. Туда и привёл он Миру с Давидом и, по-отцовски заботясь о сыне любимой женщины, сразу после свадьбы свёл его со своими детьми. Они подружились и часто гуляли вместе по утопающим в зелени улицам или проводили время дома у Дана.

Сегодня в школе был последний экзамен на аттестат зрелости. Уже в девятом классе Давид понял, что свяжет свою жизнь с точными науками, поэтому учил литературу на уровне трёх единиц, чтобы высвободить время для занятий по физике, химии и математике. Он был почти уверен, что экзамен по литературе сдал: вопросы касались произведения израильского прозаика, которое Давид в прошлом году прочёл, и его цепкая память сохранила перипетии сюжета и похождения героев. Он думал, что ему с этим повезло, и сейчас он шёл домой со своим другом и одноклассником Асафом, юношей из интеллигентной семьи. Он жил недалеко от Давида, что способствовало их близкому знакомству и питало их дружбу вечерними посиделками и встречами по выходным.

— Кажется, мы отстрелялись, — глубокомысленно произнёс Асаф.

— Надеюсь. Я люблю литературу, но отвергаю метод её вдалбливания в наши нежные мозги силой и не приемлю всякую связанную с ней аналитику.

— Она хороша для общего развития, чтобы поддержать непринуждённый разговор с девицей и не выглядеть белой вороной в хорошем обществе. Но я предпочитаю выбирать и читать то, что мне нравится. Год назад прочёл роман «Любовник» Авраама Иегошуа.

— Я помню, ты мне говорил, — сказал Давид.

— Под большим впечатлением, до сих пор в голове стоит. Там у Адама, главного героя, несовершеннолетняя любовница, какая-то Лолита, у его немолодой жены тоже любовник, а их юная дочь в любовной связи с арабом. Такой себе вертеп. Чувственность, эротика, животная страсть. Душа и тело в постоянной борьбе и единении, это и есть истинная сущность человека.

— Здорово, я как-нибудь почитаю. Ты веришь, что любовь еврейки и араба возможна? Но это две различные культуры. Вначале страсть, потом озарение, что это тупик, и освобождение, разрыв. А если они заключили брак, то монотонная, подневольная жизнь в хамуле[24] и подчинение мужу, от которого уже и дети.

— Ну, ты и расист.

— Нет, Асаф. Я просто пытаюсь трезво смотреть на вещи. Мусульманин никогда не посчитает еврея равным себе. Это доказывает вся история их сосуществования. Евреи были у них всегда людьми второго сорта, униженными, находились на службе. С них взимали большие налоги и позволяли им те работы, которые не положено делать радетелям ислама. Я ничего не имею против, если они сотрудники или прохожие на улицах, и готов проявить к ним уважение. Но я не представляю духовную близость с ними.

— Мой отец с тобой бы поспорил. Он считает, что мы оккупанты, что в нашей стране установлен режим апартеида, и мы не соблюдаем их права. Поэтому они имеют право нас убивать.

Они подошли к двухэтажному дому, где жил Асаф, облицованному, как почти все дома в городе, иерусалимским камнем.

— Скоро получим повестки из армии. Что собираешься делать, Давид?

— Наверное, вначале пойду служить.

— Мои родители настаивают на атуде[25]. Они хотят, чтобы я за счёт армии получил образование.

— Но потом придётся ещё и кеву[26] отслужить, — рассуждал Давид. — Сейчас тебе восемнадцать. Три или четыре года учёбы, потом три года срочной службы и три года сверхсрочной. Только в двадцать восемь лет ты освободишься из армии. Асаф, нужно хорошенько подумать.

— Но если пойдёшь служить сейчас, то через три года ты забудешь всё, чему учили в школе, — ответил Асаф.

— Ну что ж, придётся потрудиться. Но мне будет всего двадцать один. Пойду на мехину[27]. Пройду психометрию и буду учиться. В двадцать шесть лет получу первую степень. А если захочу вторую, то ещё два года поучусь.

Друзья стояли возле дома, размышляя о будущем. Мимо проходили знакомые и не очень ребята и девушки, приветствуя их. Они оборачивались, отвечая на приветствия. Рядом с ними остановилась симпатичная девушка. Чёрные распущенные волосы падали на лоб и застилали глаза, и она время от времени отводила их рукой, игриво посматривая на Давида. Сиреневая кофточка облегала её красивую грудь, светло-синяя юбка едва прикрывала стройные ноги.

— Ладно, ещё успеем поговорить. Я пошёл, — произнёс Асаф. — Это бесконечная тема.

— Конечно. Передай привет брату.

Асаф махнул рукой и скрылся за садовой калиткой.

— Михаль, как прошёл экзамен?

— А мне всё равно. Я уже набрала двадцать один бал по предыдущим предметам. Значит, багрут у меня будет.

— Приятно иметь дело с трезвомыслящими людьми. Я понял, что предмет литературы, как и любая другая область знаний, настолько велик, что его невозможно объять. Учителя делают вид, что нас учат литературе, а мы сидим с умным видом и делаем вид, что всё понимаем. Я предпочитаю точные науки. Там, по крайней мере, всё ясно.

Михаль подошла к нему вплотную, и он увидел смотревшие ему в лицо иссиня-чёрные глаза.

— Мои родители вчера уехали в Эйлат. Приходи сегодня ко мне. У меня есть новые диски.

Давид понял её откровенный намёк и улыбнулся в ответ.

— Обожаю музыку. Когда мне прийти?

— В девять. Хорошо?

— Ладно. А Сарит будет?

— Мне никто не нужен, кроме тебя, Давид.

Она повернулась и пошла по улице, уверенная, что тот смотрит ей вослед. Он действительно не отрывал взгляда от её стройной фигурки, пока она не скрылась за поворотом дороги. Только после этого он освободился от наваждения и побрёл домой.