извращенной дикостью. Давным-давно поняли демоны ада, что чем мараться выкручиванием рук и тасканием за волосы, лучше определить падшую девушку в изолятор, где продержать без энергии до тех пор, пока она не перестанет сопротивляться. А потом отправить единственным путем… В спальню Князя.

— Я не знаю, о чем я думала, когда восхищалась им… Когда говорила, что он лучший из всех… Наверное, я такая же грязная свинья, как и все остальные… Такая же идиотка, раз забыла обо всем, — говорила Виолетта. — Я не знаю… Стражники меня пинками впихнули в спальню и захлопнули дверь. Он был там… Я помню, как не удержалась на ногах и упала на пол. Я боялась на него взглянуть, меня оцепенение объяло… Я никогда такого ужаса не испытывала. Я только слышала, как он подошел ко мне. Он отнял мой листик… Я… хотела… но он… разда… вил… прямо… — Виолетта перешла на невнятный говор, и Сергей с трудом распознавал, о чем идет речь. — Он взял меня в охапку… И… я… Нет, зачем я тебе это рассказываю?!.. — воскликнула она, до боли заламывая руки.

— Ничего… Ничего, я слушаю… — отозвался Сергей, кусая губы.

— Я кричала… Я кричала, но это не помогло. Потом я уже не помню: все смешалось в голове, тело будто в кипяток окунули, я уже ничего не соображала… Это дико было… Я не сознавала, но я… тянулась сама, и я… не могла ничего…

Сила Князя. Она не поддавалась описанию словами Виолетты. Неистовой разрушающей волной врывалась она в нежные, потерявшие защиту души, ломая все на свете, не позволяя дышать. Большинство женщин этого не выдерживали, они сходили с ума, тупели, зверели и потом уже не помнили ни страха, ни боли, ни унижения, только жажда поселялась в их сердцах. И жажда заставляла рыскать по аду в поисках одного — этой силы, еще раз… Хотя бы раз, чтобы потом искать ее снова, всю свою жизнь.

Спальня Самуила была крестильней для всех падших девушек. Все они без исключения принадлежали ему.

— Я уже даже не помню, как меня выкинули на улицу… Не помню, куда и зачем я шла, качаясь, как полоумная… Площадь ада… Я вообще тогда еще не осознала, как на меня все смотрят и что хотят удавить просто так, за то что вышла из своей норы. Откуда-то ко мне подошел демон… Он спросил, не от генерала ли я… Подумал, что от любовника сил набрала … Ведь я, наверное, светилась вся, как радиоактивная, и не видела этого… Я, дура, все ему рассказала. И он пригласил меня к себе… И как я согласилась, опять не помню… А на утро… меня опять выставили за дверь. Вот и все… Не все, — ладони Виолетты лодочками коснулись скул, — я не буду врать тебе… Ничего не буду врать… Я к любому была готова пойти потом… И ходила… За силами… И просто так… Только мужчины на меня обращали внимание реже, чем на других, а если и обращали, то одни дебилы. У меня ни одного нормального и не было… Они все унижали меня, все орали… Били почти все… Несколько раз меня просто… брали и все… А что я могла сделать?.. Я даже отбиться не могла, — голос Виолетты перешел в убитую апатию. — Сил не хватало, и от этого было еще хуже… Я пыталась на работу устроиться, но меня не брали, потому что я бездарная идиотка, и руки у меня не оттуда… А элитникам я, ободранная и с плохим макияжем, конечно же, не нравилась, да и внешность у меня, прямо сказать… Я выскребала силы из всякого отребья, которое уже никому не нужно было, кроме меня… Как-то существовала. А потом приказом Князя была отправлена на равнины. И там все продолжалось так же… Только уроды там стали еще хуже, и еще меньше сил у них было, и еще… ужаснее… все было… — болезненные жилки дрожали на ее висках. — Я не боролась. Я была слабой, и у меня не было ни гордости, ни чести, ничего. Я унижалась сама, и как собака шла еще и еще за их унижениями… Лучше было бы упасть без сил, чем ходить за ними, как последняя… дрянь. Или… как делали некоторые женщины… у которых была сила воли… пойти и изуродовать саму себя о скалы, чтобы уже никто не подходил… И разметать свое тело по равнинам, чтобы никогда больше не чувствовать… Я ненавижу себя за то, что не смогла этого сделать.

Не все женщины покорялись. И даже поруганные Князем, некоторые сохраняли разум… Сохраняли, чтобы, плюнув вслед всему этому миру, пойти и разбить себе лицо, сломать ноги и слиться с камнями раньше, чем непокорных сольют с ними отряды Варфоломея.

Сергей ласкал Виолетту, касаясь губами ее волос, силясь утешить хотя бы своим присутствием. Он старался воскресить в сердце нежность, любовь, которая у него была раньше, чтобы вылечить несчастную искалеченную душу, крошечную переломленную судьбу. Немножко облегчить ее нестерпимые муки. Но только жалость, прибитую, как собаку, мог подарить он ей.

И ту злобу, которую сейчас хотел обрушить на голову Князя. Почему он не архангел, чтобы взять и убить его раз и навсегда?.. Но даже Михаилу было это не по силам. Почему он хотя бы не мастер спорта по боксу, чтобы пойти и дать ему по морде?.. Смрадной грязной скотине, которую он презирал за все, на что способен был самый дикий из всех уродов по отношению к этому маленькому созданию.

И чудно было до невозможности, как в один миг, казавшаяся глупой фанатичной девчонкой, она вдруг предстала перед ним, рассуждая здраво и видя всю истину, столь небрежно прикрытую бордовыми завесами. Словно одна из этих штор рухнула с ее глаз, и дрожащая от голубой мечты быть с Князем Виолетта внезапно очутилась один на один не с желанием, а с жизнью, осмыслив все, что происходило, до самого конца. Мог ли Сергей простить себе то, что это он помог ее трагедии открыться?..

Он дышал запахом волос Виолетты и чувствовал, что она далека от него.

— Когда-нибудь я решусь. Я подойду и кинусь о камни, и тогда все это прекратится навсегда… — промолвила она, застывшими глазами глядя в темноту.

— Вика, не надо, прошу тебя… Ты не должна так делать. Подумай, жизнь, она одна дается…

— И на что мне такая жизнь?.. Если я ни одной живой душе не нужна и сама себе омерзительна…

— Это не правда. Подумай, у Бога каждая душа на счету. Ты