Куда им деваться-то?

- …он пришел к моему… прапрадеду. И сам посватался к дочери его, которая была молода и хороша собой. А еще сильна, ибо боги одарили мой род щедро. Он клялся, что сделает её царицей, а детей не обидит. Что разделит все-то земли честно, как водилось то меж князьями.

- Обманул?

- Мужчины часто врут. Особенно женщинам. Она… любила его. И верила. И сына-то от той, другой, не обижала… хотя… она была немногим старше того сына, однако пыталась заботиться о нем, отродьи ведьмака и нелюди. Об этом в твоих свитках не пишут, царевич? – поинтересовалась женщина. – Наверняка, нет… но сам посуди. В человеческой ли силе повелевать водами? Нет… она была не ведьмой. Она, та, первая, была дочерью водяного царя.

И замолчала, позволяя оценить сказанное.

Стася кивнула.

Царь?

Что ж, пускай себе… даже если водяной. В конце концов, если конь водяной имеется, отчего бы и царю не появиться?

- Нелюдь. Нежить… - кулаки женщина стиснула. Её переполняла ненависть, давняя, тщательно взрощенная, изуродовавшая, как Стася подозревала, не только эту вот.

Ведь кто-то же сохранил эту историю.

Выпестовал.

Вложил в голову, заставил поверить.

- Когда же он умер, то оказалось, что слово, некогда сказанное, было позабыто. Как же… неможно дробить царство, не будет с того пользы, - произнесла она иным блеющим голосом, явно подражая кому-то.

Кому-то, кто давным-давно умер.

И наверное, это настоящее безумие. Но Стася молчит. За этим безумием видится что-то… иное.

- Он оставил трон старшему сыну. Тому, кто связан был силой и клятвой не только с землями Китеж-города, но и с водами озерными. Тому, кто, как и мать его, мог отворять родники и поднимать эти воды. Тому, кто проложил дорогу от моря и к другому морю, такую, чтоб пошли по дороге этой купцы… - теперь она говорила распевно. – Он многое сделал, что верно, на пользу царству и людям, но… он убил своих братьев.

И вновь пауза.

- Во-первых, - не выдержал младший из царевичей, даже головой тряхнул, словно желая избавиться от этого наговора. – Царь Хельгрим был единственным сыном…

- Не был. Сперва. Но когда взошел на престол… его отец и вправду не стал дробить земли, однако постановил среднему сыну сидеть в Новом городе, владеть им и служить тем брату своему. А младшему достался Белый город. И оба приняли волю отца, пусть и надеялись на иное. Однако… года не прошло, как сгорел в горячке Дружа, а следом за ним и Высь ушел.

- Такое… случается.

- Случается. Особенно меж родней, когда наследство делить неохота. И моя прабабка тогда еще поняла, что произошло. Она-то, пусть и была мала, да и кто на нас, на женщин, вовсе обращает внимание? Однако она писала, что за день до болезни к братьям наведывался Хельгрим. И говорил он с ними. И слушали они его. И… меж ними не было любви, но не было и вражды. А после Хельгрим подносил каждому чашу, в знак мира и того, что все-то будет именно так, как отцом заповедано. И пили они из этой чаши, как пил и Хельгрим. Только… братья его умирали, а он, тварь этакая, живым остался.

Она стиснула кулаки добела.

- Мою… прапрабабку он замуж определил. Не за князя, не за боярина, не за человека, который ведал бы, что есть род и сила, и честь родовая. Нет… за ближника своего, человека злого, но полезного, ибо встал он во главе царского войска.

- Возможно, он просто не желал смуты? – сказала царица тихо. – Если бы он и вправду отдал сестру за кого-то в достаточной степени родовитого, чтобы претендовать на престол, ему бы пришлось этот самый престол защищать?

…от тех, кто решит, будто нелюдь на троне – так себе идея, да. И пусть женщина наследовать не может, но вот дети от женщины… дети от женщины, одаренные, правильной крови, хорошего рода…

Вспомнилось вдруг, что там, дома, царевен и вовсе отправляли в монастырь. От греха подальше. А тут… стоило ли винить давно умершего князя, что пытался он сохранить державу?

Стоило ли простить его за все, сделанное ради этого вот сохранения?

Глаза боярыни блеснули гневом.

- Она была царской дочерью, а стала… стала никем. Как и дети её. О да… Хельгрим был хитер. И позаботился, чтобы дети Славомиры тоже нашли… подходящих мужей. И уж никто-то никогда-то не поддержал бы их, вздумайся кому пожелать трона…

- Из-за этого все? – спросила Стася.

- Из-за этого… из-за… моя прапрабабка была грамотной женщиной. Она писала… многое писала… о том, каков был он на самом деле, славный Хельгрим, прозванный миротворцем. И о том, каков был её муж, жестокий чужак, полагавший, что царская дочь ничем-то от холопки не отлична. Она писала о том, как погибали её сыновья… один за другим… кто-то в колыбели, кто-то – едва научившись ходить. И о том, как другие сыновья её мужа, прижитые от девок, которых он держал при себе, супруги не чинясь, и даже называл женами, жили. О том, как плакали её дочери. И как она сама, оставшись вдовой, вынуждена была доживать свой век во дворце, где никто-то не был ей рад. Где от неё отворачивались, шипели и злословили. И не нашлось никого, кто бы заступился.

Горько.

И… Стася почти чувствует нет, не ненависть, застаревшее отчаяние, которое захлестнуло ту, неизвестную женщину. И вина-то её была лишь в том, что родилась она царской крови.

…что иные, те, кто стоял в тени трона, могли бы этой кровью воспользоваться. Могли бы… если бы им дали шанс. Шанса и не дали.

- Потом… старшая её дочь, которую выдали замуж за очередного… ближника, вручив, словно холопку в дар, продолжила. И тоже писала многое. Внучкам уже было легче…

- Тамановы, - Стася сцепила пальцы. – Это ведь твой род, верно?

- Отчасти… нас раздирали. Из поколения в поколение… не знаю, кто и когда наложил проклятье, додумался до проклятья… сумел… может, даже и она сама, моя прабабка… она устала хоронить сыновей и решила, что лучше бы вовсе им не рождаться.

Стася кивнула.

Не то, чтобы… но как бы она сама? Если бы вот с нею так? И похолодела спина, а руки зачесались.

- Она учила дочерей. Учила помнить. Учила быть сильными. Она… не позволяла забывать, отрешаться от корней своих, даже уходя в род другой. Да и что были те рода? Выбирали самые слабые, негодные, те, что лишь получали имя и были рады невестам сильной крови. Правда, ровно до того момента, как понимали, что наследника такая не родит… и тогда выбирали других. Кто-то меньшиц приводил, кто-то просто приживал ублюдков, а потом подсовывал законной жене. И пусть бы сказала она хоть слово поперек.

- А я… разве я тебя обижала? – тихо спросила царица, глядя на гостью с непонятною Стасе жалостью. Уж тут, если кого и жалеть, то саму царицу.

- Нет, но… столько лет… - та сложила руки на груди. – Мы ждали… меня с рождения готовили к тому, что я исполню завет, что… когда не останется никого той, проклятой крови, тогда и свершится справедливость.