ты уберешься к худам! – рявкнул висящий за спиной яги ковер и, отлетев в сторону, свалился в высохшую траву, мелькнув вспоротыми башнями облаками. На поясе Веселины радостно задергался кошель с Благушей, но отшельнице было не до куколки – она смотрела и не верила своим глазам, которые видели разъяренного Охотника.

Алеша уехал, не оглянувшись.

Алеша вернулся.

* * *

Взять себя в руки китежанину удалось почти сразу. Нарочито спокойно он обошел украшенный единственным цветочным веником стол и уселся рядом с Миравой, не забыв откинуть капюшон и положить рядом мешок с никому уже не нужной платой. Слепошарая карга, надо отдать ей должное, при появлении нежданного гостя даже не поморщилась.

– Это Алеша, Охотник китежский, – первой нарушила молчание отшельница. – День добрый, Алеша, не ждала я тебя назад так быстро. Буланко здоров ли?

– Как конь, – не стал вдаваться в подробности богатырь. – Ты впрямь в яги собралась или шутки шутишь?

– То не твое дело, Охотник, – скрипнула яга, – ступай отсюда, пока цел.

– После тебя, – огрызнулся китежанин, наскоро оценивая возможного врага.

Судя по железным лапам и кирасе с грудями, к Мираве подослали воительницу. Это было скверно, то есть было бы, заявись зараза со своей избой. На что способны плюющиеся огнем бродячие дома, китежанин помнил, но избы не было, а до ступы, на которой вербовщица прилетела, еще нужно было добраться. Значит, если дойдет до драки, бить надо первому, не сходя с места и наверняка.

В Китеже о загадочных Сестрах знали даже меньше, чем о Тьме, но они хотя бы были смертны, и их главная мощь крылась в избах, так что шанс справиться имелся. Если, конечно, Мирава не поддержит гостью званую против гостя незваного, но отшельница молчала. Значит, еще не решила или решила не до конца.

– Ступай отсюда, – повторила яга и поскребла когтями по столешнице.

Ни в руках, ни на поясе у нее ничего похожего на оружие не имелось, оставались… ноги? И что с того, что железки казались гладкими, мало ли что из них выскочить может. Про огромных котов с железными когтями в Китеже знали, тут вряд ли придется легче, только звездный булат и не такое рубит. Волшба ягина Алешу не тревожила. Главное – не пустить страхолюдину к ее ступе, с летучим вражиной совладать непросто, однако Миравина гостья, кажется, не принимала китежанина всерьез. Сидела, таращилась на хозяйку пустыми, без зрачков, зенками, но Алеша готов был поклясться: видит яга не хуже его самого.

– Я не к тебе пришел, – отрезал богатырь, – не тебе меня и гнать.

– Прогони его, меньша́я сестра, – чуть повысила голос воительница. – Недосуг тебе на дурней захожих размениваться.

– Постой, Гончая, – свела брови отшельница, – не сестра я тебе еще, так что пусть скажет сперва, с чем пожаловал, с делом али с безделицей.

– С безделицей, – отворачиваться от врага всегда опрометчиво, но не взглянуть Мираве в глаза Алеша не мог. – Только я, как разговор ваш услышал, разом про нее позабыл. Ты что творишь, подруга? С ума съехала?! Видел я, что яги с теми, кого окрутить сумели, выделывают, это… как по доброй воле в корягу болотную превратиться. Ну не сгорит она, а триста лет на одном месте мхом обрастать будет, только не жизнь это, слышишь?!

– А что, по-твоему, жизнь, Охотник?

– Шутишь?

– Нет, не шучу. Ответь, если знаешь.

– О таком, пожалуй, скажешь… – Вот спеть, пожалуй, можно, но не при этой же уродине! – Оно само слышится. В стуке копыт, в свисте ветра… Манит, зовет, бьется, как сердце.

– Вот и будь этим счастлив. Прощай.

– Ну уж нет! – Алеша коротко зыркнул на ягу, та вроде сидела смирно. – Ты Буланышу свет вернула, теперь мой черед. Не дам я тебе лежать колодой с червями в носу, чтобы хуже не сказать!

– С червями? – в васильковых глазах мелькнуло что-то странное. – Какими червями?

– Длинными, – немедля уточнил богатырь, словно вживую увидевший лежащую бревном Марфу, – бледными. Толстыми. Один конец в тебе, второй – в потолок врос. Станет халупа эта худова по капле из тебя твою суть тянуть да дрянь заместо нее впрыскивать, от которой ноги коленками назад выворачиваются. Тебе это нужно? Это, да?!

Приврать про кишащих на бесчувственных недоягах тараканов и пауков китежанин не успел, потому что по спине, будто обдав ее кипятком, побежали его собственные мураши. Китежские наколки ожили, предупреждая о скором ударе. Алеша как раз успел вскочить, свалив злополучный мешок, и тут ему в лицо ударило резко пахнущим стылым ветром. Сил воительница не пожалела, ну так их и Вещор не жалел, толку-то! Охотник хмыкнул, повел плечами и, уперев кулаки в столешницу, подмигнул взъерошенной яге.

– Что, вспомнила, бабка, как девкой была? Зря.

– Не ровняй меня с меньшухами, – сварливо потребовала та. – Я – истинная. И не лыбься, не буди лихо! Волшба тебя не берет, так лавкой по голове приголублю или столом.

– Как бы ты сама чем по лапам не получила, – посулил Алеша, с нарочитым спокойствием расправляя сбитый полавочник и усаживаясь так, чтобы видеть еще и ступу.

Немедленной драки богатырь не боялся, но как бы вербовщица не притворилась, что уходит. От скамьи, пусть и брошенной с помощью волшбы, увернуться не штука, а вот от ступы, если карга до нее доберется… Или, того хуже – ступа доберется до хозяйки. Стоян о таком не рассказывал, но мало ли! Это кони у яг тупые, а ступы могут быть и умными. Если летучая холера дернется, придется бить по ее хозяйке, причем сразу же, отпускать вербовщицу нельзя. А что можно? Буланко незаметно не позвать, а Мирава сидит, как истукан!

– Так-то ты сестру старшую привечаешь, – яга, похоже, тоже прикинула расклад и предпочла покуда обойтись без драки. – Срок настал, пора ответ держать, но сперва…

Может, вербовщица и впрямь замышляла коварство, а может, просто собралась взять в оборот волшебницу, договорить заразе в любом случае не удалось. Сбоку что-то метнулось, резко и визгливо, на пределе слуха заверещало, зашумел рассекаемый крыльями воздух, и по шее богатыря мазанул длинный чешуйчатый хвост.

Удар яги зря все же не пропал! Нет, Алеше он не навредил, зато разлетелись стягивавшие мешок Охотника ремни. Добытая для Миравы диковина вырвалась на свободу, и началось…

То ли заморское диво питалось воро́нами, то ли просто их не любило, но, с треском взлетев, оно устремилось к бестолково заметавшимся спутницам яги. Первая, та, что кружила над поляной, была сбита сразу и черной кляксой упала в траву, две оставшиеся, будто куры в курятник, бросились в ступу.

Змеехвостка не растерялась