4.20. Возможно ли спасение человечества?

Мы привыкли считать тех, кто ползает по земле и живёт в болоте, ниже тех, кто летает. Действительно, птицы, мало того, что они умеют порхать и парить в воздухе, ещё и очень симпатичные создания. И не только синицы и ласточки, но даже и воробьи. А ужи, жабы, змеи — существа болотные и холодные, а ещё, того и гляди, ужалят. Но у людей всё по другому: высоко и комфортно живут чаще низкие. А полезность и привлекательность человека зависят не от высоты того места, где он живёт, а от высоты совсем другого рода. Академик К. И. Скрябин исследовал червей, обитающих даже ниже, чем жабы и змеи, и соответственно ещё менее симпатичных. Его однофамилец композитор А. Н. Скрябин писал музыку, которая пользовалась невероятной популярностью в начале прошлого века в передовых, как тогда было принято говорить, кругах. Скрябин увлекался теософией Е. П Блаватской, считая, что ему доступна возможность раскрытия особых «божественных тайн» музыкальными средствами.

Тогда многие верили, что теософия и всё подобное ей, «зовущее человечество в будущее», способно преобразить мир, и сделает это в самое ближайшее время. Эта болезнь «светлым будущим» сыграла на руку разрушителям России. Музыка Скрябина осталась фактом эстетическим и музыкальным, её способность преобразования человечества, в которую вполне серьёзно верил автор и его почитатели, оказалась близка к нулю. Учитель Скрябина С. И. Танеев, любивший и ценивший своего ученика, подсмеивался над его указаниями «Вдохновенно», «Божественно», заменившими традиционные указания темпа, понимая ограниченные возможности новаторства Скрябина за пределами собственно музыки. У Скрябина была мания своей особой значимости, и это сказывалось в его общении с людьми, с которыми он порой был весьма заносчив.

У академика Скрябина была другая жизненная философия. Он делил человечество на тех, кто вежлив, и на тех, кто не вежлив со швейцарами. Граница между этими двумя частями проходит существенно выше границы между разрушителями и созидателями, где то в районе четвёртого уровня. Он был гельминтологом, внёсшим решающий вклад в эту область науки, его именем названо более ста видов червей. Сам он был человеком, вполне осознававшим свой высокий уровень, и всерьёз воспринимал только червей и тех из людей, кто был достаточно близок к нему по уровню. Но при этом ни к кому не относился с пренебрежением.

Он был широко образован, что было вполне естественно для окончившего классическую гимназию, свободно читал и говорил на английском, немецком, французском. И при этом обладал живым умом. Как то ему позвонил Хрущёв, дело было во время обеда, и все домашние оказались свидетелями разговора. Хрущёв уговаривал главу семейства вступить в партию. На это он ответил: «Мне 90 лет, и, если я вступлю в партию, все решат, что старик спятил. Никита Сергеевич, я не хочу дискредитировать партию». В похожей ситуации автор не смог найти столь удачного ответа, и потом поплатился за это.

А. Н. Скрябин был чрезвычайно незаурядным человеком, и свою незаурядность сознавал, наверное, лучше всех остальных. Бетховен симфонию с хором написал в самом конце своего творческого пути, Скрябин с этого хода начал свою карьеру композитора-симфониста, и первой же симфонией поставил мат своему великому предшественнику. Причём в отличие от «Оды к радости» Шиллера, озвученной Бетховеном, слова для хора Скрябин написал сам. А далее по масштабам своих проектов Скрябин превосходит следующего своего предшественника — Р. Вагнера. Отдельные его темы, стилистические приёмы он не буквально, но очень близко к первоисточнику, воспроизводил, например, в «Прометее». Зато его проект специально построенного в Гималаях храма для исполнения его музыки по масштабам намного превосходит театр в Байройте. Так же и длительность звучания его творений устремляется к бесконечности. Если это и не подражание Вагнеру, чьи произведения своей длиной утомляли неподготовленного слушателя, то использование того же приёма в стремлении произвести максимальное впечатление. Последнее его произведение, так и оставшееся незаконченным из-за его внезапной смерти, должно было исполняться в этом храме в течение пяти суток. А в финале всей этой истории Скрябин ещё раз превосходит Вагнера, музыка которого, кто бы что ни говорил, всё-таки ограничивается национальными и историческими рамками Германии. Как предполагал Скрябин, эта гималайско-симфоническая мистерия должна была инициировать действие, которое неизбежно приводило к изменению, ни мало ни много, — всего мира! Конечно, музыка этого произведения, наполненного разрушительными диссонансами, и в самой малой степени не могла рассчитывать на столь значительные последствия. Что это, скатывание в безумие (вспомним Врубеля) в высшей степени одарённого человека, или Скрябину всё-таки удалось нащупать реальный путь к спасительному преображению человечества?

Во всей этой истории есть некая «закавыка», относящаяся непосредственно к автору и цели данного труда. Понятно, что по степени одарённости и куража он существенно уступает А. Скрябину, но его намерение найти рецепт спасения, даже преображения, человечества в принципе по своему масштабу не уступает замыслам Скрябина. И что же, это такая же пустышка, как идеи Скрябина? Замыслы Скрябина нереализуемы уже потому, что классическая, но при этом весьма специфическая, музыка Скрябина, способна воздействовать лишь на очень узкий круг лиц (вспомним слова Сабанеева). Это не то, что клич экспроприировать, погромить, разграбить, который находит отклик среди широких слоёв населения. А что же идея всечеловеческого повышения уровня? Не столь ли она призрачна, сколь идея музыкального преображения мира? Очевидно (во всяком случае, для автора), что она обладает более широкими возможностями воздействия на умы и чувства, чем таковое через посредство музыкального, к тому же своеобразно устроенного, слуха. Но так же очевидно, что число тех, кто способен идею повышения уровня претворить в свою деятельность, должно превосходить некую критическую величину, причём достаточно значительную! Возможно ли преодолеть это ограничение при том составе людей, который имеет место быть в реальности? Тут остаётся только уповать на то, что иногда наши даже самые смелые ожидания и надежды оправдываются. В любом случае, рост численности высоких — это единственный реально существующий выход из тупика, в который зашло человечество. Не посчастливится, не удастся, не получится, что ж — такова наша судьба!

4.21. Естественная иерархия, элита и власть

Осознание иерархического построения общества в своё время привело к появлению первых уровневых представлений, выразившихся в делении на аристократов (от греч. aristos — лучший) и остальных. В естественно-иерархическом обществе именно среди аристократии и дворянства находятся те, кому остальные стремятся подражать. В идеальном случае это подражание наиболее значимым внутренним атрибутам аристократизма, но так же и таким внешним атрибутам,