class="p1">С рабочего телефона он позвонил Марии и предупредил, что переночует в родительском доме.

Там пахло лекарствами и смертью. Лина, неправильно нежная в строгом платье, не встала навстречу сыну и его приятелю. Она и не оглянулась на них, она застыла в невыносимо благородной позе, словно кукла в витрине магазина.

— Мама?

— Кристиан умер, — тихо и спокойно сказала она. — Несколько часов как. Мы готовимся к похоронам.

— Мы?

Глазами она показала на двух партийных, что стояли у закрытой комнаты покойного.

— Партия всем занимается. — Мать перешла на диалект Минги. — Похороны завтра. Мисмис появится? Ты говорил с ее мужем?

— Он привезет ее. Но…

— Хочешь попрощаться с ним сейчас?

— Я… — Это было столь внезапно, что он испугался. — Нет… нет.

Он почувствовал: вот, сейчас мать оскорбится его безразличием. Но та взглянула на него с уважением и благодарностью — ни разу она не смотрела на него так, а нынче словно впервые рассмотрела в нем нечто мучительно близкое ей самой.

Быть может, о ужас, мать счастлива, что отец умер и освободил ее? Никогда он не задумывался, что матери тяжело и муторно ухаживать за инвалидом, а сколько ссор между ними было, сколько раз отец пренебрегал ею, изменял, бросал семью, сваливал на нее обязанности, витая в сферах творчества и партии. От болезненного осознания, сколько перенесла за этот брак его сильная, несгибаемая мать, эта женщина, в которой он не мог найти достаточно любви, что больше любила Мисмис, но столь заботилась о нем — от осознания женской доли ему стало плохо. И сейчас она пытается сохранить достоинство, и пусть ей хочется остаться с собственными чувствами, а не прятать их от партийных, она все же держится.

Лицо ее не изменилось, когда Петер Кроль подошел к ее руке и поцеловал ее холодную кожу. Как положено Петер выразил соболезнования и спросил, не нужны ли от него случайно услуги.

— Вы тот юноша, поэт, — заметила она, едва открывая рот. — Да, я вас знаю, я читала ваши стихи в газете.

— О, очень польщен. Но ни слова обо мне, сударыня.

— Вы близкий друг Альберта?

— Ах, это вам стоит у него спросить. Могу сказать, что считаю вашего сына своим хорошим другом.

— Да, у него… любопытные друзья.

Как бы ни хотелось Петеру рассказывать о своих планах на партийный бюджет, он был достаточно деликатен, чтобы высказать все возможные сожаления и извинения — и уехать. Альберт понимал, что Петер задерживается, чтобы дать ему время подумать о протекции, и тяготился этим. Поняв, что приятель ничего пока не скажет о деньгах и фильмах, Петер окончательно откланялся.

Вскоре после его отъезда явились Германн и Мисмис, что уже была в траурном, муж же ее был в традиционно партийном и вел себя странно — не взял хозяйку за руку, не поклонился ей, даже не приблизился. Не выразив сочувствия, он оставил Мисмис в гостиной и отправился к выходу. Альберт нагнал его и поспешно спросил:

— Ты не останешься, неужели?

— Думаю, вы сможете позаботиться о Мисмис, не спускайте с нее глаз, я заберу ее после похорон.

— Ты ничего не сказал матери. Это… не очень вежливо с твоей стороны.

Германн поправил воротник кителя, глаза его смотрели в пол.

— Извини, Альберт… — голосом ниже привычного сказал он, — но не в моих интересах задерживаться в вашем доме.

— Чем же наш дом так плох?

— Хорошо, что ты не знаешь. Это спасет тебя. Увидимся… после похорон.

Жена Германна отказалась прощаться с отцом и ушла в свою спальню. Дверь она не закрыла, и Альберт через проем рассмотрел ее безразличную фигуру — она уселась на давно нетронутую постель и смотрела в серое окно.

— Можно войти, Мисмис?

Безучастно она пожала плечами.

— Спасибо, что приехала. Это… спасибо.

— Ты уговорил его отпустить меня.

Она сжалась, стоило ему присесть близ нее. Он заметил, что плечи ее стали тоньше прежнего, профиль — полупрозрачный, утомленный, как у лежавшей несколько месяцев в больнице пациентки. Нынешняя Мисмис вызывала у него нежность и жалость почти невыносимые.

— Марта, тебе… очень плохо с ним?

Она фыркнула, смотря и дальше в окно.

— Скажи мне… я хочу понять.

— Какое тебе дело? Что ты можешь понять?

— Мисмис…

— Вы, мужчины, ни за что не поймете нас, — заговорила она с неожиданным ожесточением. — Можешь не стараться — ты не поймешь ни меня, ни мать.

— Возможно, — нехотя согласился он. — Но я вижу, что тебе плохо и…

— Раньше тебя это не волновало.

— Теперь я знаю больше. О твоем муже так точно.

Мисмис снова пожала плечами.

— Скажи, ты знаешь, почему его назначили моим начальником?

— А, вот что тебя волнует. — Она кратко рассмеялась. — Мог не притворяться, что хочешь со мной поговорить. Что ты хочешь знать?

Решив не спорить с ней насчет своего мотива, Альберт повторил вопрос. Мисмис хмыкнула носом.

— Хорошо. Открою тебе страшную тайну, Бертель. Германн стал твоим начальником, потому что убил генерала Д. Он был ярым противником партии.

— Не может быть, — перебил Альберт. — Генерала Д. убила его жена, она хотела избавиться от него, я… у нее был любовник и…

Он моментально припомнил дело двухлетней давности, которое он завершил максимальным сроком для убийцы. Г-жа Д. дрожала от суровых вопросов, а отвечала испуганным, очень тихим голосом, который он почти не слышал со своего места в зале. Он был счастлив, услышав приговор — это был его первый серьезный процесс, в котором он безоговорочно выиграл.

— Она убила его, потому что рассчитывала на наследство, он написал завещание в ее пользу. А любовник…

— Ты знаешь, кто был ее любовником? — зло перебила сестра.

— Я… нет… его имя упоминалось, но он сбежал, его не получилось найти. Кажется, его звали Эрнст.

— Никакого Эрнста не существовало. — Марта взглянула на него со снисхождением. — Ничего, Бертель, я сама узнала об этом два месяца назад. Думаешь, тебя назначили на это дело, потому что ты был лучшим? За тебя попросили в партии — нет, настояли, чтобы ты вел это дело. Ты был самым неопытным в местной прокуратуре. Они… обдурили тебя. Ее любовником был Германн. Он спал с ней по приказу партии, притворяясь другим человеком, он устроился на работу к генералу личным шофером. А когда он стал любовником его жены, она открыла ему их личные покои. Он сам мне об этом рассказал. Германн подсыпал ему яд, а потом создал для тебя улики, чтобы ты обвинил жену генерала.

— Стой, стой! — перебил ее Альберт. — Хочешь сказать, я посадил невиновного человека?

— Можешь не верить, у меня нет доказательств. — Она