так, Кете.

— А вы часто пьете?

— Нет, почти не пью…

Она убрала мундштук в сумочку. Исподлобья смотрела, как поспешно он опустошает первый бокал вина.

— Эм, ты хотела о чем-то поговорить?

— Да… Нет, пока не хочу. — Альберт хотел налить ей вина, но Кете отставила свой бокал. — Возможно, вам немного неуютно в этом клубе, но это самое свободное место, тут можно говорить о…

— Обычно самое свободное место — самое опасное для искренних разговоров, — перебил он ее.

— Вот как…

— Но если это не что-то сверхъестественное, то… Я выпью?

— Разумеется.

— Вы хуже говорите на своем языке, — печально заметила Кете. — Вы больше не говорите на нем, верно? Уже давно?

— Почти нет. Тут мало кто его понимает. Пришлось перейти на столичный стандарт.

Уголки ее губ тронула уже не веселая и не расслабленная улыбка; это был симптом напряжения.

Комик оставил сцену, вместо него вышли музыканты, что заиграли шумные заграничные песни. Альберт опрокинул второй бокал. Он заметил, что его визави напряжена, но приписывал это действию алкоголя (разве так бывает?) или симпатии с ее стороны. Губы ее сжались, а глаза расширились, зрачки в приглушенном красноватом свете казались огромными, и вся она была невыносима. И фуражка была так знакома и так болезненно красива.

— Мне… честно скажу, мне далось это тяжело, — наконец заговорила Кете. — Я попросила вас прийти… чтобы попросить вашего содействия.

— Эм… — Он налил себе вина. — Я слушаю.

— Мы с тетей собираемся уехать… наверняка вы помните. Так вот, возникла проблема… Тете припомнили статью в Л. пятилетней давности. Ничего серьезного, ничего против партии. Там она не очень лестно отозвалась о… — Она назвала партийного чиновника из второго эшелона. — Он мстителен и хочет потаскать ее по не самым приятным местам. И все же тетя ни разу открыто не выступала против партии. Вы знаете, в нашем доме принимали партийных и выказывали им… уважение. И все же этого мало. Не могли бы вы… обратиться к вашим знакомым, чтобы они заступились за тетю?

— Ясно…

— Вы исполните мою просьбу?

Она сглотнула — просить его, именно его ей было больно и тяжело. Он молчал; в голове немного шумело, но ему было хорошо и приятно — странным образом нынешнее положение его очень волновало.

— Выпей, — хрипло сказал он и, хотя она покачала головой, налил ей вина. — Это… полезно. Порой.

В глазах Кете что-то изменилось. Она взглянула на бокал, помолчала — и быстро, как коктейль ранее, выпила из него. Вражеская фуражка, эта заграничная звезда съехала ей на затылок.

— Почему ты решила просить именно меня? — медленнее обычного спросил он.

— У вас… есть связи, — с сомнением ответила она.

— Поэтому?.. Почему ты в этом уверена?

— Я знаю, все знают.

Заметно было: она боится настаивать. Он слишком знал ее, чтобы и сейчас услышать, как бьются мысли за ее чистым лбом: что он хочет от меня, это игра, в которой я не хочу участвовать, это слишком, это… неправильно.

Несомненно, она специально. Она могла сесть, это было бы прилично, но вместо этого она легла, она расстегнула китель, чтобы привлечь внимание к красивой шее и выпуклой груди, а пила для храбрости, изображая из себя роковую женщину из заграничного фильма, а сейчас боится; сексуальность ее раскрывается в уютной и тихой обстановке, в шуме и красноте она играет, не понимая пока цены и опасности этой игры.

Он выпил новый бокал и, усилием воли отгоняя мысль о ее позе, спросил:

— Ты понимаешь, Кете, что мне нужно попросить моих знакомых? Которые занятые и которых нужно уговаривать? Ты понимаешь… что это… не столь легко?

Он уже прикинул, к кому стоит постучаться, и успокоил себя: ему не откажут, не в этот раз, Жаннетт — мелкая личность, чтобы она заинтересовала кого-то действительно влиятельного.

— Я… понимаю, — еле слышно ответила Кете.

Она опять смотрела поверх его плеча. Из роковой женщины в вызывающем костюме она превратилась в нерешительную юную девушку. Тело ее напряглось, словно готовясь к нападению.

— Сядь, пожалуйста, — попросил Альберт.

Ей пришлось схватиться за стол, чтобы выпрямиться.

— Это очень серьезно. Ты взрослая, Кете, и должна это знать. За серьезные просьбы нужно платить.

Кете пришла ко мне не потому, что знает о моих знакомствах. Она мне доверяет. Она уверена, что я замечу ее женственность и привлекательность, ее необычность в этом месте, в этом костюме. Она уверена, что может пообещать мне кое-что, но я не воспользуюсь этим, я откажусь. Возможно, ее возбуждает сама мысль, что она может соблазнить меня, прикрываясь просьбой о Жаннетт. Но Кете нужна помощь, она бы не обратилась, не случись неприятности. Как бы ни волновала ее эта мысль, она бы не пришла ко мне с пустячной просьбой. К кому бы она пошла, если бы не было меня? Осознает ли она, как опасно просить мужчин ей, женщине?

Чтобы развеять это сомнение, он спросил:

— А если я бы не помог тебе, к кому бы ты пошла потом?

— Не знаю, — помедлив, ответила она. Она смотрела мимо. — Наверное, обратилась бы к Г. Он бывал у нас несколько раз.

Понятно, она бы пошла к человеку, что наверняка бы стребовал с нее плату.

— Неужели это проблема? — Алкоголь подействовал: он возмутился больше обычного.

Испуганно Кете отпрянула.

— Это касается моей жизни. Это не блажь. Нам нужно уехать!

— Этой ценой?

— Какой?.. Тише!

— Счет, — крикнул он. — Собирайся, поехали.

— Я заплачу за себя, — заявила Кете.

— Я заплачу за тебя. Поехали на такси.

В машине она вжалась в угол и смотрела в темное окно. Он смотрел на ее колени, на них лежала фуражка, юбка немного задралась и в полумраке блестела обнаженная кожа. Желание потрогать ее было мучительным. Если я помогу Жаннетт и ей… Она хочет уехать. Ее мечта исполнится, если я выполню ее просьбу. Нельзя быть эгоистичным. Она права: ей не место в нашем режиме, в нашей стране и в моей жизни — это опасно и больно, это неправильно, неестественно.

— Я открою, — сказал он, но Кете уже рванула дверцу.

— Куда мы приехали? — спросила она.

Они стояли на мокрой, темной, пустой мостовой.

— Это мой дом, — просто сказал Альберт.

Кете поежилась. Затем решилась:

— Наверное, вы неправильно меня поняли. Я не собираюсь с вами… спать.

— Даже за тем, чтобы я тебе помог?

Она отступила на шаг.

— Вы — друг моей семьи. Вы можете помочь нам и без этого.

— Я уже сказал, что твоя просьба требует большего.

— Я не буду говорить с тобой в этом тоне! — вспылила она.

Она решительно развернулась, но