— Кто этот странный субъект? — с удивлениемспросили мы у мадам Дюран.

— Чрезвычайно богатый человек, — ответилаона. — Но я не могу назвать вам его имя, ведь и вам бы не понравилось,если бы я направо и налево рассказывала о вас.

— Его развлечения не идут дальше того, что мы увиделинынче?

— Обычно он сам совершает убийство, однако сегодня,очевидно, был не в форме и попросил вашей помощи. Я вижу, вы удивлены егостранным поведением? Ну что ж, вы не ошиблись: он действительно отличаетсястыдливостью и щепетильностью в подобных делах. Кроме того, он очень набожныйчеловек и после таких жутких утех непременно бежит молиться Богу.

— Бедняга, он воистину достоин жалости. Если человек нев состоянии сокрушить вульгарные предрассудки, ему лучше вообще не ступать нанаш путь, ибо тот, кто, избрав его, не пойдет по этой дороге твердым, увереннымшагом, обречен на многие неприятности в жизни.

После этого мы облачились в одежду, забрали свои покупки,еще раз поблагодарили и щедро вознаградили гостеприимную хозяйку и возвратилисьв карету с решительным намерением регулярно посещать Дюран и как можно лучше иплодотворнее употребить снадобья, купленные у нее.

— Я собираюсь отравить первого, кто встретится на моемпути, — мечтательно сказала Клервиль, — причем без всякого повода,просто ради того, чтобы совершить то, что уже сейчас возбуждает меня безмерно ивытесняет из моего сердца все остальные соблазны.

А у меня вдруг возникло острое желание познакомить с ДюранБельмора: мне показалось, что они созданы друг для друга, и я всю дорогупредставляла своего любовника в объятиях этого исчадия ада. При первой жевстрече я упомянула ее имя; он был с ней не знаком, но согласился навестить еевместе со мной. Рассыпавшись в извинениях за то, что я столь непростительноигнорировала ее — дело в том, что прошло довольно много времени после тогопамятного посещения ее дома, так как у меня не нашлось ни одной свободнойминуты, — я представила ей графа, и она очень благосклонно встретила его.Восхищенный всем увиденным, он сделал многочисленные покупки и, конечно же,воспылал вожделением к обольстительной хозяйке. Я не обманулась в своихнадеждах, и моему взору предстала удивительно сладострастная сцена — первымделом Бельмор совершил с колдуньей акт содомии, затем спросил, не сможет ли онаудовлетворить самое горячее его желание. Я дала ей необходимые пояснения, былидоставлены жертвы, и Бельмор без промедления, с моей помощью, насладилсявдосталь.

— Сударь, — обратилась к нему растроганнаяхозяйка, — позвольте выразить вам свое восхищение, потому что ваша страстьпокорила меня. Если вы еще раз навестите мой дом, скажем, послезавтра, я покажувам спектакль примерно в том же духе, только в тысячу раз более впечатляющий.

Мы прибыли в назначенный день, но никто не открыл нам дверь.Окна были плотно прикрыты ставнями^ дом казался совершенно безлюдным, и мыуехали ни с чем. Несмотря на долгие и усердные поиски и запросы, которые япредприняла, мне так и не пришлось узнать, что сталось с этой необыкновеннойженщиной.

В последующие два года моей жизни не произошло ничего,заслуживающего внимания. Я по-прежнему жила на широкую ногу, мои жестокие утехимножились с каждым днем и, в конечном счете, довели меня до того, что яутратила всякий вкус к, обычным удовольствиям, которые в изобилии предлагаетнам Природа; я дошла до такой стадии, что если развлечения не сулили мне ничегоиз ряда вон выходящего или, на худой конец, просто преступного, я даже недавала себе труда притвориться, будто они меня заинтересовали. Очевидно, такслучается, когда мы достигаем состояния полнейшего безразличия, из которогоможет нас вырвать только добродетельная мысль или столь же добродетельныйпоступок. Это можно объяснить тем, что душа наша истощена настолько, что самыйслабый голос добродетели может перебороть наше оцепенение, или же тем, что,подстегиваемые вечной погоней за разнообразием и утомленные от злодейства, мыначинаем испытывать тоску по чему-то противоположному. Как бы то ни было,наступает момент, когда вновь появляются давно забытые предрассудки, и еслиподобное случается с человеком, который долго шел путем порока и свыкся с ним,на него могут внезапно обрушиться великие несчастья, ибо нет ничего страшнее,чем приползти назад в Сузу[115] потерпевшим поражение иопозоренным.

Мне как раз пошел двадцать второй год, когда Сен-Фон изложилмне очередной гнусный план. Он все еще тешил себя мыслью сократитьнародонаселение и теперь задумал уморить голодом две трети Франции и с этойцелью скупить в невероятном количестве съестные припасы, главным образом зерно;в исполнении этого грандиозного замысла мне предстояло играть главную роль.

А я — да, друзья мои, я не стыжусь признаться в этом, —испорченная, как мне казалось, до мозга костей, содрогнулась, узнав его план.О, фатальный миг слабости, которую я себе позволила! Зачем я не подавила в себеэтот мимолетный, совсем слабый импульс? Сен-Фон, проницательный Сен-Фон, сразузаметил его, повернулся ко мне спиной и молча вышел из комнаты.

Я смотрела ему вслед, хотя за ним уже закрылась дверь, ислышны были только его удаляющиеся шаги. Я подождала еще некоторое время,потом, поскольку уже наступила ночь, легла спать. Долго лежала я, не сомкнувглаз, а когда заснула, мне приснился страшный сон: я увидела неясную, жуткую всвоей нереальности фигуру человека, который подносил пылающий факел к моемуимуществу — моей мебели, моим картинам, коврам и дорогим безделушкам, к стенаммоего роскошного жилища. Все разом вспыхнуло ярким пламенем, из котороговнезапно возникло юное создание, простирающее ко мне руки… Оно отчаяннопыталось спасти меня и в следующий же миг погибло в огне. Я проснулась мокраяот пота, и в моем взбудораженном сознании всплыло то давнее предсказаниегадалки: «Случится великое горе, когда в вашем сердце исчезнет зло». «О,небо! — беззвучно вскричала я. — Стоило лишь на краткий миг перестатьбыть порочной, и вот уже мне грозят неведомые беды». Мне стало ясно, что меняскоро поглотит бездна злоключений. Девушка, которую я видела во сне, была моясестра, упорствующая в своих заблуждениях моя несчастная Жюстина, отвергнутаямною за то, что предпочла путь добродетели; ко мне взывала сама добродетель, ипорок содрогнулся в моем сердце… Какое фатальное предсказание! И рядом нетникого, кто мог бы дать мне добрый совет, все доброжелатели исчезли в тот самыймомент, когда были нужнее всего… Я все еще пребывала во власти этих мрачныхмыслей, когда в спальню без стука вошел незнакомый человек таинственного вида,молча протянул мне письмо и неожиданно исчез. Я сразу узнала почерк Нуарсея.

«Ты разорена, — писал он. — Никогда я непредполагал встретить трусость в человеке, которого воспитал сам по своемуподобию и поведение которого до сих пор было безупречно. Советую тебе даже непытаться исправить допущенную оплошность, так как теперь слишком поздно: твойпорыв выдал тебя с головой, и не стоит лишний раз оскорблять министра, полагая,что это сойдет тебе с рук и что ты и впредь сможешь водить его за нос. До того,как стемнеет, ты должна покинуть Париж; возьми с собой деньги, которые есть притебе, и больше ни па что не рассчитывай. Ты лишилась всего, что приобрелаблагодаря широте души Сен-Фона и его попустительству; тебе известно, что онвсемогущ, ты знаешь также, каким может быть его гнев, когда он увидит себяобманутым, поэтому не медли — спасай свою жизнь. И крепко держи язык за зубами,иначе кара настигнет тебя даже на краю света. Я оставляю тебе десять тысячливров в год, которые ты от меня получаешь, они будут регулярно выплачиватьсятебе в любом месте. А теперь спеши и ни о чем не рассказывай своим друзьям».