Бессмертны слова Виктора Степановича: «Хотели, как лучше, а получилось, как всегда».

Все меньше и меньше остается вопросов об участии Горбачева в организации ГКЧП, но рано или поздно на все эти вопросы будут найдены ответы, в том числе и на эти два. Во-первых, зачем понадобилось генсеку и президенту страны — вполне здоровому и бодрому — оставлять Москву под предлогом надуманной болезни, когда под угрозой срыва находилось подписание Союзного договора — его же детища! И, во-вторых, что означает его загадочная фраза, брошенная журналистам сразу же после возвращения из форосского «заточения»: «Всего я вам все равно никогда не скажу…»

«На следующий день, осознав, что за двадцать дней отсутствия в Москве власть стремительно ускользает из его рук, Горбачев признался одному из западных корреспондентов: «Я приехал из Фороса в другую страну и сам уже не тот, кем был, другой человек». На этот раз он сказал чистую правду.

Как Ельцин после возвращения из Америки, так и Горбачев после Фороса совершенно изменился. Во-первых, он стал еще более боязливым и неуверенным в своих действиях, утратил остатки воли. Во-вторых, он понял, что проиграл и попал под каблук Ельцина.

— У нас есть горький опыт, август нас многому научил, потому, прошу вас, теперь любые кадровые изменения — только по согласованию со мной, — приказал Ельцин.

Горбачев внимательно посмотрел на собеседника. Это был взгляд сломленного, готового на уступки человека. И все же Президент Союза попытался взять инициативу в свои руки.

В первый же день после возвращения в 12.00 Горбачев созвал у себя совещание. Еще не все отошли от происшедшего. Говорили о том, что кто делал, где был в разгар событий, перемывали косточки вчерашним партсоратникам, которых арестовали ночью. Больше всех старался Яковлев.

Горбачев подписал первые после путча указы — министром обороны назначил Моисеева, председателем КГБ — Шебаршина.

Ельцин узнал об этом поздно вечером, после сообщения по ТВ. Несмотря на поздний час, он позвонил Горбачеву и тоном хозяина, нетерпящего возражений, спросил: — Михаил Сергеевич, что вы делаете? Моисеев — один из организаторов путча. Шебаршин — ближайший человек Крючкова.

Горбачев стал оправдываться, что не знал этого. Но сейчас уже поздно, дело сделано, документы подписаны, а указы уже обнародованы, их передали по радио, телевидению.

— Так дело не пойдет, — заявил Ельцин. — Утром буду у вас. Утром прямо из дома Президент России поехал в Кремль, к Горбачеву. Первым делом потребовал отправить в отставку Моисеева. Хозяин кабинета, которому вскоре предстояло самому паковать чемоданы, пытался увернуться от прямого разговора. Дескать, неудобно отменять только что изданный указ, обещал подумать, как выйти из положения. Но с Ельциным его увертки, отговорки, уловки не проходили.

— Нет, — уперся Б. Н., — я не уйду, пока вы при мне этого не сделаете. Приглашайте Моисеева прямо сюда и отправляйте в отставку.

Пришлось Горбачеву уступить. Вызвали Моисеева, начальника Генштаба, лишь вчера назначенного министром. Он вошел в кабинет, где сидели оба президента. Горбачев за своим столом, в торце, Ельцин — рядом.

— Объясните ему, что он уже не министр, — кивнул Ельцин Горбачеву, показывая, кто тут главный.

Можете представить, что творилось в душе униженного Горбачева, но он безропотно повторил сказанное Ельциным. И генерал армии, один из самых способных наших военачальников, сдал пост министра обороны…

Коржаков передал Ельцину записку от Бурбулиса, шефа кадров, с предложением назначить министром обороны Шапошникова, главкома ВВС, который одним из первых поддержал решение о деполитизации армии и провел эту акцию в ВВС.

Ельцин знал о заслугах человека, который «смеется», и рассчитывал на его помощь в будущем.

Знал Борис Николаевич и о другом — в дни путча он определил министром обороны России генерала Кобеца. Назначение Шапошникова означало элементарное двоевластие в армии. Но это ему как раз и нужно было, а тут и человек подвернулся, готовый услуживать, а не служить.

Вскоре Шапошников тоже предстал пред очи двух президентов. Беседа была короткой: пост получил — действуй.

Снова записка от Бурбулиса: на пост председателя КГБ предлагался Бакатин. Ельцин знал Шебаршина лично и знал, что этот человек, кадровый разведчик, не прогнется ни перед кем, а тем более будет всячески противодействовать давно задуманному разгрому КГБ. Горбачев, услышав фамилию Бакатина, удивился: это было большой неожиданностью для него. Но тут же сообразил, что эта кандидатура подходящая — вроде свой человек. Так ушел в отставку еще один профессионал, пробывший во главе Комитета госбезопасности всего сутки.

— Надо решить вопрос и с министром иностранных дел, — нажимал Ельцин. — Бессмертных выполнял поручения ГКЧП, во все посольства ушли шифровки в поддержку гэкачепистов, и всю внешнеполитическую службу он ориентировал на то, чтобы помогать им.

— Кого вы предлагаете? — спросил Горбачев.

Ельцин призадумался. Хотел было назвать Козырева, но понимал, что бойкий мальчик еще не готов к такой роли. Сошлись на Борисе Панкине, который был послом в Чехословакии, а раньше в Швеции. Хорошо засветился он 19 августа, когда открыто выступил против путча в посольстве и прислал шифровку, в которой осуждал ГКЧП. Верность Ельцину была индульгенцией в эти дни для получения хлебной должности. Правда, Панкин недолго возглавлял МИД — не той школы, да и слишком самостоятелен. Его сплавили в Лондон, а в МИД все-таки подсадили Козырева.

Под диктовку Бурбулиса важнейшие государственные посты на первом этапе вроде бы разделили. Началась драка за кабинеты. Правда, у Ельцина кабинет в Кремле уже был. Почти сразу же после победы над ГКЧП он заговорил с Горбачевым о разделе Кремля. Президент СССР оставляет для себя первый корпус, а Ельцин въезжает со своей командой в четырнадцатый, где раньше был Кремлевский театр. Президенту России выделили апартаменты на четвертом этаже. Рядом должны размещаться и помощники. Вот они-то и схватились в борьбе за место при теле вождя. Илюшин приглядел себе кабинет Примакова, отделанный в европейском стиле, с современной мебелью. К нему примыкали комнаты отдыха и мини-спортзал с тренажерами. Но на этот кабинет положил глаз и Бурбулис. Виктор Васильевич переиграл соперника. Может быть, с этого момента они и стали заклятыми друзьями?»[435]

А что же с членами ГКЧП? Следствие предъявило участникам событий 19 — 21 августа обвинение по статье 24 УК РСФСР — заговор с целью захвата власти. Конечно, формулировка звучит странно. Власть у всех у них была. Должностное «повышение» на три дня получил только вице-президент Г. Янаев, ставший и. о. Президента. Однако он и так оставался и. о., поскольку Президент находился в отпуске. Пытались притянуть к обвиняемым другую статью — «Государственная измена», но не прошло, поскольку они как раз действовали во имя спасения Советского Союза.