с дочерью. «Наше положение и так довольно сложное из-за Рехины, – однажды сказала русская, – еще не хватало, чтобы горожане увидели, как я иду рядом с воспитанницей адмирала. Я, бывшая рабыня. Не хочу, чтобы это как-то повредило твоей дочери».

Но если, с одной стороны, такое будущее радовало Уго, с другой стороны, его расстраивало, что Мерсе, по всей видимости, отреклась от мечты и готова довольствоваться вторым купеческим сынком «с хорошей репутацией», который, если присмотреться, еще и вполне привлекательный.

– Хорошая партия, – заявила Барча.

– Внешность – дело десятое, – сказала Катерина, – главное, что Мерсе счастлива. Судя по всему, он хороший человек. В конце концов, я тебя тоже не за красивые глаза выбрала, – пошутила Катерина, подмигнув мавританке.

Гречанку повесили, судью отлучили от церкви, Мерсе смирилась с браком… Уго стоял далеко и даже не сумел разглядеть Деву у Моря, еще раз увидеть, как тепло, исходящее от свечей, создает иллюзию, что Ее губы дрожат в улыбке. Виноделу нравилось утешаться этой улыбкой, искать в ней смысл, находить поддержку… или прощение. Разве не этого хотят все, кто преклоняется перед Ее изображением?

Уго и Катерина вышли на улицу. Послеполуденная Барселона радовала своим теплом; солнце будто предупреждало горожан, что, стоит ему зайти, на Барселону обрушится зимний холод.

– По стаканчику? – предложил Уго.

Каждое воскресенье он приглашал Катерину пойти в таверну: они выпивали по стакану, потом обсуждали вино, болтали, а затем, стакан за стаканом, вино становилось все приятнее, а разговор перерастал в дискуссию.

– Да! – согласилась Катерина, счастливая, как и каждое воскресенье.

Уго хорошо ладил с завсегдатаями таверн, а Катерина радостно болтала с их женами. Кто бы сказал ей во дворце на улице Маркет в годину, когда она подчинялась прихотям Рожера Пуча или его одноглазого слуги, что придет время, когда она будет, потягивая вино, весело болтать в таверне с другими женщинами? Почти все знали ее историю, знали, что они с Уго не женаты. За спиной, вероятно, ходили толки, но, пока вино лилось рекой, казалось, никто не придавал их статусу особого значения. Были и те, кто похотливо поглядывал на русскую, но тогда Катерина только теснее прижималась к Уго, гордясь своим мужчиной и отвергая любые дерзкие помыслы, которые могли возникнуть в нетрезвых мужских головах.

Они пошли к таверне на Вольтес-дел-Ви, напротив старых верфей, где под открытым небом строились корабли и где Уго работал, когда его выгнали с королевской верфи. Там еще оставались те, кто его помнил.

– Адмирал хочет тебя видеть.

На их пути неожиданно возник Герао – мажордом остановил их на Пла-де-Палау, неподалеку от рыбного рынка, в нескольких шагах от улицы Маркет. Уго подумал, что начинает ценить маленького человечка по достоинству, особенно потому, что его хвалила Мерсе.

– Неужто он хочет угостить нас вином?

– Тебя, пожалуй, угостит.

– Не переживай, – сказала Катерина любимому, – я не хочу быть помехой. Если адмирал приглашает тебя выпить, то, быть может, вопрос о замужестве уже закрыт.

Уго засомневался, но перспектива того, что брак дочери, возможно, подтвердится, побудила его принять предложение.

– Иди. А я пойду с Барчей. Компания ей пригодится, – сказала Катерина.

– С торговцем все решилось? – спросил Уго, пока они с Герао шли ко дворцу.

Мажордом проворчал что-то невразумительное. Он шел с опущенной головой, шаг его был стремителен. Уго вспомнил тот день, когда человечек признался ему, что женился бы на Мерсе, даже если бы у нее за душой не было ни гроша. «Может, он влюблен в мою дочь, – с улыбкой подумал Уго, – хотя как в нее не влюбиться, когда живешь с ней под одной крышей?»

Мерсе приняла их в том же дворе. Все осталось, как и при графе, заметил Уго с ностальгией, хотя прислуги вокруг стало меньше. И тишины, которую прервало приветствие и нервный смех Мерсе, тоже не бывало при графе. Уго обнял дочь, пытаясь выразить радость и забыть о «хорошей репутации».

– Стало быть, случилось что-то важное, если Бернат нарушил слово и позвал меня во дворец.

– Все так, все так, – подтвердила Мерсе, взяла отца за руку и повела его вверх по лестнице.

Уго попытался ее остановить. Он хотел сказать, что дочь не должна вступать в брак с кем-то, за кого ей не хочется выходить. Говорить о любви бесполезно – за Мерсе давали слишком большое приданое; но если о любви говорить не приходится, то должно возникнуть хотя бы желание, сколько бы Катерина и Барча ни твердили обратное. Однако Мерсе не позволяла ему замедлить шаг. «Бернат нас ждет», – повторяла девушка.

Адмирал сидел в приемном зале Рожера Пуча, но вместо скопища родственников, окружавших графа и внимательно оглядывавших Уго всякий раз, когда винодел соглашался шпионить в пользу Уржельца, в помещении был один Бернат. Он сидел в роскошном кресле графа. Мерсе встала за правым плечом адмирала, Герао почтительно отошел. Осознание внушительной пустоты огромного зала обрушилось на Уго лишь в тот момент, когда Бернат, не встав и не проявив ни толики гостеприимства, жестом пригласил его сесть в кресло по свою левую руку.

Уго никак не мог принять удобную позу. Старое кресло прогнулось под его весом, спинка непривычно возвышалась над головой. Он не знал, куда девать руки и ноги. Уго никогда не сидел даже в самом обычном кресле, чего уж и говорить о таком огромном, но меньше всего хотел, чтобы дочь его стыдилась. Он оперся руками о подлокотники, чувствуя нелепость своей позы. Зато руки Берната лежали спокойно, поза была непринужденной: сама надменность адмирала глубоко уязвляла Уго.

– Хотел поговорить с тобой о миссии, которую ты мне доверил, – о замужестве твоей дочери… – начал Бернат.

«Что-то нигде не видать кувшина с вином», – подумал Уго.

– Ты меня слушаешь? – рыкнул Бернат.

– Да… да, я слышал, – сказал Уго, – я знаю, Мерсе выходит за торговца тканями…

– Нет, – перебил Бернат, – она не выйдет за этого торгаша.

– А за кого же тогда?

Бернат замолчал, Уго вопросительно поглядел на дочь. Мерсе дрожала и заламывала руки, словно пытаясь высвободить застрявшие в горле слова. Уго, в свою очередь, тщетно силился приподняться на продавленном сиденье.

– За кого? – настаивал Уго.

– Он сейчас в этом зале, – дрожащим голосом сказала Мерсе.

– Нет! – воскликнул Уго и оперся о подлокотники, чтобы привстать и посмотреть на Герао. – Ты не…

– Конечно нет, кретин! – рявкнул Бернат. – Это не Герао. Твоя дочь выйдет за меня.

Раздался скрип плетеного сиденья, опускающегося под весом Уго. Через некоторое время Мерсе осмелилась прервать гнетущее молчание:

– Разумеется, с вашего согласия, батюшка.

Жаль, вина нет, подумал Уго. Он посмотрел на дочь