– Вы, Юра, лучше нас. Вот за такое поколение мы столько страдали и боролись. Во имя светлого будущего. Какая молодежь растет, – бормочет Петр Федорович. Довел его Юрка до ручки.

Минуло три часа, как они очутились у профессора в гостях, а Юрка так и не вспомнил ни о своем деле, ни о намеченной встрече. Антон не напоминал – авось пронесет его новые затеи стороной. Скоро ночь уж на дворе.

Все-таки черт таился в Юрке весь вечер и, наконец, выглянул. Дослушал он Петра Федоровича, покосился на Антона и начал:

– Знавал я одного фарцовщика, по кличке Негритос. Он по гостиницам работает. Ну как водится, все у него есть: машина, дача, шмотки, деньги. Один недостаток – страдает, что он не иностранец. Пока трезвый, молчит, а как захмелеет, не может не помечтать. Втолковывает своим подручным: «Я согласен и на негра. Пусть бы только передо мной швейцар двери распахивал и гнулся. И кланялся – плиз, сэр! А вы, мелочь пузатая, вокруг вились, тряпки выпрашивали. А я на вас – ноль внимания и фунт презрения. Пшли вон! А то смилостивился бы и продал штаны, изношенные на своем ранчо». Его сколь уж колотили за это, и кличку дали, а ему все неймется. Перетерпит, снова да ладом. Ну как вот, Петр Федорович, с таким да в светлое будущее?

Жена профессора прыскает, а он сам молчит и с укоризной смотрит на Юрку – такой милый, пристойный вечер, зачем же его портить замечаниями об исключениях из общего благопристойного жития.

– Ну вы-то, Юрий, умный человек. Понимаете какая это испорченная молодежь. И нам с нею не по пути. Ее перевоспитывать надо, в деревню послать, землю пахать. Это же черт знает что такое – Негритос?! – морщит он гладкое лицо.

Только в половине десятого Юрка вспоминает о деле. Встает из-за стола, сообщая, что ему завтра в дальнюю дорогу. Как должное принимает в подарок дорогую книгу. Шепчет любезности жене профессора. Обещает обязательно заглядывать, как будет в городе. От его милостей и Антону перепало. Петр Федорович задержал его руку в своей и проникновенно сказал, что, на его взгляд, диссертация состоялась.

На улице Антон, не сдерживая восхищения, говорит Юрке:

– Кто бы сказал, не поверил, что так все устроится! А я не сомневался. Зачем только ты про день рождения соврал.

– Я соврал? А если я сегодня в самом деле именинник? Могу паспорт показать. Это все из-за тебя. Девушек обидели, ну да что теперь. Надо ехать.

Верить ему было нельзя – с три короба наплетет. Антон подумал, что ему ничего не стоит в паспорте подделать дату рождения. Хотел рассмеяться, но спохватился и осторожно спросил:

– Зачем ехать, пешком до дома дойдем, тут рядом.

– Ты мне своим профессором всю голову заморочил. Мне еще на кладбище надо попасть.

– Какое кладбище – ночь, – охрип Антон.

– Ночь-полночь, а ехать позарез надо. Бабка у меня тут схоронена. Дядька, который до Ямала докочевал, ее сюда привез нянчиться, а она умерла. Здесь и похоронили. С тех пор, наверное, никто и на могиле не бывал. Я сам только на похороны приехал. Надоело уже обещать в письмах родственникам. Они думают, что если я здесь живу, позабочусь. Ближний свет – полтыщи километров. Помянуть надо бабку обязательно, она мне вместо матери была. Все, поехали!

– Да кто же нас повезет в такую пору на кладбище. Это же за городом, – попробовал в последний раз отговорить он Юрку. Но тот и слушать не хотел. Голосовал каждой проезжавшей машине, и скоро договорился-таки с водителем такси.

– Спасибо много, а трешка в самый раз, – пошутил молодой таксист. Ему и в голову не пришло спросить, какая нужда гонит их ночью на кладбище.

Машина понеслась по исчерканным, как доска мелом, улицам города, выпуталась из паутины света и разом окунулась в темноту. Прорезая ее дальними фарами, полетела кольцевой дорогой, свернула на проселок и, сбавив ход, осторожно подкатила к воротам погоста.

5

Узкие лучи фар с разбега уперлись в высокий деревянный забор, и он глянул в ответ желтыми совиными зрачками. А когда погасли и глаза обвыкли во тьме, показалось – над кладбищем мерцает призрачный рассеянный свет. Луна ли всходила по обратному склону пологой горы. Или недалекий город, опаленный электричеством, отсвечивал. Так или иначе – не мрак кромешный.

Тихо и пустынно было вокруг. Юрка подошел к кладбищенским воротам, но они оказались крепко запертыми. С досады саданул по ним кулаком. Гулкий металлический звук отлетел за забор и вернулся потусторонним эхом. На старом, давно закрытом кладбище теперь хоронили редко, и сторожей не было.

– Не пускают! – свирепо сказал Юрка. – Привык, что перед ним все двери нараспашку. – Покойников-то чего от людей охранять. Делать нечего, надо в заборе пролаз искать.

И пошел вдоль нескончаемой череды плотно пригнанных досок. Антон понуро брел сзади, стараясь ступать след в след и не думать, что скрывается за этим высоким забором. Протяжно хрустел под ногами снег, шуршали сухие кусты татарника. Хмель из головы улетучивался и наваливалась слабость. «Нет тут никакой дыры», – сказал он себе под ноги и едва не уткнулся Юрке в спину. Тот внезапно остановился, повертел головой и озабоченно произнес:

– Ну хватит, так мы за горизонт уйдем. Полезли через ограду, – подсадил Антона и сам вскарабкался на забор. Разом спрыгнули, провалились по колено в затвердевший сугроб, огляделись. Сердце замерло от вида печально устроенной земли, тесно заставленной крестами и пирамидками.

– Лишку дали, придется возвращаться. По-моему, бабушка ближе к воротам схоронена, – неуверенно прошептал Юрка.

В том месте, где они сейчас стояли, кладбище уже освобождалось от памятных знаков. Меж стертых, заросших дикой травой холмиков лежали истлевшие кресты, а те, что еще стояли, кланялись на разные стороны.

Осторожно ступая, они выбрались на оплывшую снегом дорожку и двинулись обратно. Туда, где ворота преграждали живым путь к мертвым. Ряды одинаковых могилок, огороженных похожими оградками, сливались в темноте в одно сплошное неровное тревожащее душу поле. Юрка поминутно сворачивал то к одной, то к другой могиле, пристально вглядывался в надгробие и шел дальше. Так они долго бродили замысловатыми зигзагами, пока Антон окончательно не выбился из сил.

Но и Юрка растерял свою несокрушимую выдержку. Затравленно озирался, бегал от могиле к могиле. Наваливался грудью на какую-нибудь оградку, на секунду замирал в темноте и, отпрянув, кидался к следующей.

– Все, потерял, не могу найти, – отчаянным голосом сказал он. – Сердцем чую, тут она, рядом лежит. Моя бабка…

На него было жалко смотреть. Ночь до неузнавания исказила его лицо. Даже рост поуменьшился. Потерянно сутулился у чьей-то чужой могилки. За оградкой виднелась плита из мраморной крошки. В нее была вправлена овальная рамка, но на размытой фотографии уже нельзя было различить кто изображен. Мелкие буковки надписи прятала вязкая темнота. Высокий тополь простирал над этой могилой голые ветви, словно прикрывал сверху. Впритирку к оградке стояла деревянная скамеечка. Юрка сел на нее и снял с плеча сумку.