На убыль пошла не только официальная дискриминация со стороны властей, но и дегуманизирующий и демонизирующий настрой в умах людей. Интеллектуалам, которые настаивают, что США — расистская до мозга костей страна, это заявление может показаться неправдоподобным. Но на протяжении всей книги мы читали о том, как после каждой моральной победы в истории человечества откуда ни возьмись появлялись комментаторы, утверждавшие, что никогда еще дела не были так плохи. В 1968 г. политолог Эндрю Хакер предсказывал, что афроамериканцы вскоре восстанут и начнут «взрывать мосты и гидромагистрали, расстреливать здания, убивать чиновников и общественных деятелей. И конечно, будут массовые бунты»[1055]. То, что впоследствии взрывы и массовые волнения случались редко, не помешало ему выпустить в 1992 г. книгу «Две нации: Черные и белые, разделенные, враждебные, неравные» (Two Nations: Black and White, Separate, Hostile, Unequal), в которой он утверждал, что «огромный разрыв между расами сохраняется и мало надежды, что он исчезнет в грядущем веке»[1056]. Хотя 1990-е были десятилетием, когда в опросах общественного мнения самыми популярными американцами называли Опру Уинфри, Майкла Джордана и Колина Пауэлла, интеллектуалов охватил пессимизм относительно расовых взаимоотношений. Правовед Деррик Белл, например, в 1992 г. утверждал в книге с подзаголовком «Незыблемость расизма» (The Permanence of Racism), что это «неотъемлемый, вечный и несокрушимый компонент американского общества»[1057].

Социолог Лоуренс Бобо и его коллеги решили прояснить дело, изучив историю отношения белых американцев к черным[1058]. Они не нашли ничего незыблемого, неприкрытый расизм постепенно отмирает. На рис. 7–6 видно, что в 1940-х и в начале 1950-х гг. большинство американцев были против того, чтобы черные дети учились вместе с белыми, а в начале 1960-х почти половина опрошенных сообщала, что они готовы переехать, если в соседнем доме поселится черная семья. К десятилетию 1980-х доля людей, придерживающихся таких взглядов, снизилась до однозначной цифры.

Рис. 7–7 показывает, что в конце 1950-х только 5 % белых американцев одобряли межрасовые браки. К концу 1990-х их одобряли уже две трети опрошенных, а в 2008 г. — почти 80 %. На некоторые вопросы — вроде «Должен ли у черных быть доступ к любой работе?» — процент расистских ответов уже в начале 1970-х упал настолько, что такие вопросы убрали[1059].

Дегуманизирующие и демонизирующие убеждения тоже вышли из моды. В среде белых американцев подобные установки чаще всего принимали вид предубеждения, что афроамериканцы ленивее белых и не так умны. Но в последние два десятилетия доля американцев, придерживающихся подобных взглядов, падает, и сегодня число тех, кто считает, что неравенство белых и черных — следствие невысоких способностей афроамериканцев, ничтожно (рис. 7–8).

Религиозная нетерпимость тоже постоянно ослабевает. В 1924 г. 91 % учащихся старших классов соглашались с утверждением, что «христианство — единственная верная религия и всех людей нужно обратить в истинную веру». К началу 1980-х с этим утверждением были согласны всего 38 % респондентов. В 1996 г. 62 % протестантов и 74 % католиков считали, что «все религии одинаково хороши» — мнение, которое озадачило бы их предков поколение назад, не говоря уже о людях, живших в XVI столетии[1060].

Осуждение взглядов, чреватых дегуманизацией или демонизацией меньшинств, распространяется далеко за рамки опросов. Оно изменило западную культуру, государственное управление, спорт и обыденную жизнь. Более полувека Америка избавлялась от расистского имиджа, отраженного в ее массовой культуре. Сначала исчезли оскорбительные пародии на афроамериканцев: карикатурные музыкальные номера, шоу типа «Амос и Энди», фильмы вроде диснеевской «Песни Юга» и некоторые серии мультсериала про кролика Багза Банни[1061]. Карикатурные образы в логотипах, рекламе и даже садовых украшениях исчезли тоже. Кульминация движения за гражданские права стала поворотным пунктом — табу быстро распространилось на другие этнические группы. В 1964 г., когда я был ребенком, в продаже появились растворимые напитки под названием «Смешная рожица». Разные их вкусы назывались «Чокнутый виноград», «Лимон-горлопан», «Китайская вишня» и «Индейский апельсин», и каждый был проиллюстрирован гротескной карикатурой. Однако время для этого было неподходящее, и через два года последние из них переименовали в нейтральные «Чух-чух вишня» и «Развеселый апельсин»[1062]. И в наши дни легендарные спортивные команды проводят ребрендинги, меняя названия, которыми обязаны стереотипам о коренных американцах. Недавний пример — переименование команды Университета Северной Дакоты «Воинственные сиу». Унизительные расовые и этнические шутки, оскорбительные названия меньшинств и наивные рассуждения о врожденных расовых различиях табуированы в дискуссионном пространстве и уже разрушили карьеру нескольких политиков и деятелей прессы. Конечно, в выгребных ямах интернета и в кулуарах политических правых все еще можно обнаружить немало отвратительного расизма, но от массовой культуры и большой политики его отделяет четкая граница. Например, в 2002 г. лидер республиканского меньшинства сената Трент Лотт поддержал выдвижение Строма Термонда на президентских выборах 1948 г.: Термонд в то время был горячим сторонником сегрегации. После громкого скандала внутри республиканской партии Лотта принудили подать в отставку.