сказал он. — Суг сказал только, что было бы хорошо, если бы кто-то из нас всё время дежурил у Храма на случай, если сюда заберётся кто-то из диких людей. Дикие люди опасны, так он сказал.

Губы верховной жрицы тронула ироническая усмешка.

— Какая забота!.. — сказала она, покачав головой. — Воистину, в этих жестоких землях Храму требуется охрана.

Визитёр, кажется, ощутил под ногами намёк на твёрдую почву.

— Да! — выкрикнул он с почти искренней радостью. — Мы поэтому...

— Однако, — продолжала Мелисса, не давая ему закончить, — охраной Храма ведаю я, как и всем остальным, что связано с Храмом. Сугу не следовало бы... Забывать об этом, проявляя излишнюю осторожность, верно?

— Конечно! — Биске кивал, словно преданный слуга и товарищ. — Я сейчас же пойду к нему и скажу...

— Я тебя не отпускала, — остановил собравшегося было идти паренька голос жрицы.

— Да... — пленник сглотнул. — Да, госпожа.

— Видишь ли, — Мелисса повернулась и двинулась полукругом вокруг него. — Так уж вышло, что здесь оказался не Суг, а ты. Более того: «здесь» означает не «возле Храма», где тебе, разумеется, нисколько не возбраняется находиться, а «в Храме возле святилища», куда входить просто так людям посёлка не разрешается. Я хотела бы знать почему.

Парень побледнел и замер, как изваяние.

— Уверена, Фериссии тоже интересно об этом узнать, — подала голос Димеона. Я взглянул на неё со смешанным чувством, но девушка оставила мой взгляд без ответа.

— Я... — по лбу Биске градом катился пот. — Мне показалось... Я увидел чужого.

Испытующий взгляд Мелиссы был по-настоящему долгим.

— Ты не соврал, — наконец, сказала она. В её голосе было лёгкое сожаление. Так могут сказать: «Я убью тебя позже — сейчас здесь слишком людно». — Во всяком случае, ты ещё жив, а ведь мы все знаем, как Фериссия поступает с лжецами, не правда ли?

— Да... Да, госпожа, — парень затряс головой.

— Хорошо, — голос жрицы снова стал острым, как нож. — Кого ты увидел?

— Е... Его, — пленник указал на меня, очевидно, боясь, что ему не поверят. — Он... Крался в Храм, это правда!

Взгляд, которым меня одарила Димеона, невозможно было бы описать никакими словами.

— Хорошо, — ровный голос Мелиссы, на счастье, прервал эту пытку. — Что ты хотел сделать, когда я тебя остановила?

По лицу паренька было видно, что этого вопроса он боялся больше всего на свете.

— Мы слушаем.

— Я... Я хотел убить чужака, — деревянным голосом произнёс Биске.

— Этого? — Мелисса указала на меня взглядом.

Парень затряс головой.

— Как интересно, — сказала жрица, беря, наконец, из его пальцев духовую трубку.

В этот момент у пленника таки сдали нервы.

— Клянусь вам, это правда! — завизжал он. — Чужакам нельзя входить в Храм, это все знают! И он был одет, как чужак, и выглядел, как чужак, и, если вдруг меня спросят...

Димеона подошла к нему ближе и встала спиной ко мне, так что я не мог больше видеть её лица.

— Замолчи, — коротко сказала она.

Я не знаю, что было страшнее для меня в тот момент: то, что её голос прозвучал так, как он прозвучал, или то, что мальчик, секунду назад бывший за гранью истерики, послушался его с первого раза. Я не видел того, что было написано на лице нимфы, но по взгляду загнанного в угол убийцы сразу понял, что оно было куда страшнее, чем все те казни, сквозь которые он успел уже пройти в своих мыслях.

— Интересно, — долетел до меня голос Мелиссы. Повернув голову, я увидел, что женщина успела уже извлечь дротик и теперь изучала на свет его остриё. — Ты знаешь, что это такое?

— Д-да, госпожа, — Биске заикался, однако умудрялся при том отвечать быстро и чётко.

— Ты хотел этим убить его?

— Да, госпожа.

Жрица осторожно поместила дротик обратно в канал и спрятала оружие где-то в складках своего платья.

— Это — яд сколопендры, — сказала она. — От него умирают не сразу, а в страшных муках через неделю, пройдя через десять казней горячки, когда тело сгорает и гниёт заживо, но душа ещё связана с ним. Отравившись, жертва не может ни есть, ни пить, ни стоять, ни идти. Против этого яда не существует противоядия, и единственное, на что он мог бы надеяться, — это на то, что кто-то облегчит его страдания, приняв на себя грех перед Фериссией. Ты знал об этом?

Две жрицы смотрели на узника. С лицом и голосом парня, когда он заговорил, произошла, впрочем, разительная перемена: впервые за этот вечер в них прибавилось твёрдости, и я с удивлением понял, что он сам наконец верит в то, о чём говорит.

— Чужак, что войдёт в Храм, достоин самой лютой смерти, — произнёс он.

Мелисса склонила голову на бок.

— Даже такой? — ровным голосом спросила она.

Биске не ответил, лишь утвердительно затряс головой. В глазах его