(а вряд ли ему это удастся), то, пожалуй, Англия поймет, что в ее собственных интересах попытаться справиться с большевиками в экономической области на почве некоторых ограниченных, но мирных сношений»[1614].

Уже в июне 1921 г. Красин начал в Лондоне переговоры о концессионном соглашении с Лесли Уркартом, человеком достойным того, чтобы уделить ему несколько строк. Этот многоопытный деловар 25 лет провел в России, владел крупными горными предприятиями, прекрасно изъяснялся на великом и могучем «и внешностью напоминал скорее русского просвещенного помещика, чем английского предпринимателя»[1615]. До революции Уркарт являлся председателем Русско-Азиатского объединенного общества, которому принадлежали многие металлургические заводы и золотые прииски. С Красиным был знаком еще по Баку, где англичанин не только работал на компанию нефтепромышленника-старообрядца Шибаева (управлял нефтепромышленными фирмами «Товарищества С. М. Шибаев», «Олениум» и «Борна»), но и некоторое время совмещал бизнес с обязанностями британского генерального консула.

Казалось бы, для проекта все складывалось благоприятно. В середине июля 1921 г. Красин находился в Москве. Ленин не возражал против сдачи в концессию 4 предприятий. Внешне все были «за». Особенно после того, как Ленин одернул тех, кто пытался тормозить процесс предоставления концессий. «Зарубите себе и всем на носу: архижелательны концессии. Нет ничего вреднее и гибельнее для коммунизма, как коммунистическое самохвальство — сами сладим», — сказал, как отрезал, вождь[1616]. В августе в Москву подтянулся и сам Уркарт. Переговоры активно шли и в сентябре.

Красин после длительного торга согласовал предоставление концессии на долевое отчисление в 25 %. Политбюро вроде бы также склонялось к решению пойти на сделку с капиталистом, тем более лицом весьма влиятельным среди западных бизнесменов. И все же предчувствие возможного провала концессионного соглашения с Уркартом не давало Красину покоя. Червь сомнения шевелился у него в сознании: а вдруг не выгорит? Казалось бы, напрасно, после таких-то слов самого Ильича дело должно было сладиться. Должно было…

Но затем все застопорилось. Более того, в октябре Уркарт резко ужесточил позицию, рассчитывая, по-видимому, добиться большего при давлении на Москву с помощью массированного шантажа и угроз: Уркарт, сам будучи держателем крупного пакета облигаций царского правительства, помимо всего прочего, являлся президентом Ассоциации британских кредиторов России — всех, кто в свое время утратил бизнес в результате революции или имел к России требования по долговым обязательствам. Немаловажное значение имело и то обстоятельство, что один только он лично подал иск к советскому правительству о возмещении убытков на утраченную собственность на сумму в 56 млн ф. ст., что делало его голос среди «кинутых» большевиками кредиторов весьма весомым. Так что предмет для торга был основательный.

К тому же летом 1921 г. Красину удалось совершить крупную товарообменную операцию (сельхозмашины и инвентарь для крестьян и охотников-промысловиков — на кожсырье, асбест, графит, шерсть и волос на сумму 517 602 ф. ст.) с западными компаниями во время Карской экспедиции. Для этой цели через «Аркос» за границей были приобретены пять судов, одно из которых получило имя «Л. Красин», а другое — «Внешторг». Также удалось выкупить у англичан заказанный еще в годы мировой войны русский ледокол «Александр Невский», который вышел в море из Эдинбурга 3 августа 1921 г. под флагом РСФСР и новым названием «Ленин».

Я не буду вдаваться в детали этой экспедиции, в организации которой принимали активное участие Красин и аппарат НКВТ, отмечу, что в целом операция удалась: для Сибири доставили по Енисею, Оби и Иртышу 658 532 пуда импортных грузов. Одних плугов поступило 15 тыс. штук и столько же запасных лемехов. И хотя на обратном пути были утрачены во льдах два парохода («Обь» и «Енисей»), жители Архангельска и региона получили свыше 400 тыс. пудов сибирского хлеба. Никто из членов экипажей не погиб.

Не обошлось и без курьезов, а может быть, и от предостережений сверху, с самых небес. Так, с затонувшего «Енисея» удалось даже подобрать живым поросенка — любимца команды, который самостоятельно держался на поверхности, дожидаясь спасателей на шлюпке. А вот корабельной собаке и петуху с курами повезло меньше. Кроме того, удача отвернулась от именного парохода «Л. Красин», который, не имея на борту радиостанции, в тумане ударился о борт «Ленина» и разворотил себе форштевень[1617]. Как видим, все же Владимир Ильич был круче Леонида Борисовича. Во всем. И вскоре это подтвердилось, правда, не совсем приятным для Красина образом.

Когда после подписания торгового соглашения с Великобританией Красин находился еще в Лондоне, на него вместо благодарности обрушилась лавина обвинений за срыв заданий по закупке хлеба для голодающих городов России. А далее Ленин внезапно поменял задачи НКВТ, выдвинув на первый план поиск кредитных ресурсов за рубежом, что, согласитесь, не совсем отвечает задачам торгового ведомства.

«Всякие займы нам очень нужны, — пишет Ленин Красину в июне 1921 г., — ибо главное теперь — получить, и притом немедленно, товарный фонд для обмена на хлеб с крестьянами. Этой непосредственной цели теперь надо подчинить всю политику Наркомвнешторга»[1618].

Надо признать, это ленинское указание полностью отвечало и взглядам самого Красина, который не переставал с самых высоких трибун повторять, что одна из главных задач внешней политики состоит «в получении экономической помощи: займов, кредитов и т. д.»[1619].

Понятно, такой подход устраивал далеко не всех, особенно в НКИД, где не желали копаться в «финансово-экономических мелочах», когда речь шла о пожаре мировой революции. Вот она — первоочередная задача советской дипломатии — раздуть ее пламя как можно сильнее, да и пошире — в Азии, Индокитае, Африке. А тут иди выпрашивай у буржуев какие-то там кредиты. Унизительно для революционера! Но Красин видел выход из сложившегося в стране положения, особенно возникших несколько позже ножниц в цене на сельскохозяйственную и промышленную продукцию, полностью подрывавших интерес крестьян к наращиванию производства продовольствия в товарных объемах, в получении внешнего займа. Более того, он был готов идти и дальше в отказе от догм большевистского экстремизма в экономике. По его убеждению, спасти власть мог только «кредит на восстановление крестьянского хозяйства, т. е. перемена курса внешней политики»[1620]. А без увеличения объемов и улучшения качества товарного предложения страну ожидал неизбежный крах. Устойчивое производство — вот ключ ко всему. Нельзя выживать до бесконечности, только проедая то, что досталось от прежнего режима, от проклятого капитализма, ориентированного исключительно на прибыль. Золотая кубышка стремительно пустеет, а пополнять ее нечем. «…Мы тратим, расходуем, проедаем больше, чем мы производим»[1621], — раздражал Красин своими речами ортодоксальных большевиков-экстремистов. И в этом, по его мнению, состояла главная опасность для страны.

Безусловно, неприятные вести об угрозе массового голода на Волге портили настроение. Но,