которая, кстати, не только «хорошо известна тов. Красину» (что святая правда), но и «профессионально и хорошо знакома с делом реализации драгоценных камней». И вот Чункевич предстает уже незаменимым специалистом, которого и в Гохране характеризуют самым положительным образом.

Нарком финансов поручает своему заместителю разобраться и доложить. Далее с положительным заключением уже 9 ноября 1920 г. заместитель НКФ сообщает в ЦК РКП(б), что предлагаемый способ реализации ценностей представляется ему «вполне целесообразным, если Чункевич действительно является специалисткой по драгоценным камням». Конечно, в таком случае и Политбюро не возражает и, рассмотрев 14 ноября «предложение тов. Красина о способе реализации бриллиантов», передает вопрос на решение Оргбюро ЦК. Там тоже не стали особо вникать, поддержав предложение предшествующих инстанций. Как видим, побочным результатом этого документооборота стало то, что ставки поднялись: если прежде речь шла только о драгоценных камнях, то Политбюро озаботилось уже и бриллиантами.

Откровенно говоря, не знаю, как вы, читатели, а я устал описывать всю эту процедуру прохождения явно воровского решения по всем этажам партийной вертикали. И все это делалось не только для того, чтобы воспользоваться случаем срубить деньжонок, но главным образом для того, чтобы удовлетворить прихоть заскучавшего по женской ласке советского деятеля. Ведь в тот момент, если сопоставить даты, Красин находился в активном поиске новой любовницы. Однако в подобной ситуации и хорошо «проверенная» прежняя дама сердца была вполне к месту.

Безусловно, меня можно упрекнуть, что эти подробности личной жизни героя нашего исследования не совсем уместны. Я же исхожу из того, что читатель должен представлять атмосферу времени и то, как работал бюрократический аппарат, казалось бы, самого репрессивного режима, когда это было необходимо для удовлетворения запросов представителей его высшего звена. Скажу честно, я и сам не представлял, что подобное могло происходить на заре советской власти, настолько нам вбили в голову идеализированные образы революционеров, с чьими портретами трудящиеся выходили на праздничные демонстрации, чьи имена и по сей день носят улицы наших городов. Я не призываю ничего разрушать. Я просто полагаю, что мы имеем право знать.

Мне трудно судить, так как я не видел документов, насколько глубоко эта активная особа была вовлечена в вывоз ценностей из СССР, но, судя по ее дальнейшей жизни во Франции, Чункевич преуспела. Сама она потом кивала на Красина, будто именно он в своем личном багаже переместил через все кордоны и пикеты принадлежащий ей «капитал» — 300 тыс. американских долларов, 120 тыс. шведских крон плюс вдобавок россыпь золотишка и дамских безделушек[1632].

Мы еще вернемся к этому вопросу, а пока прервемся на один эпизод, без знания которого будет сложно понять всю палитру событий, происходивших вокруг Наркомата внешней торговли, а следовательно, и самого Красина в те годы. Я уже упоминал, что работать в этом ведомстве было чрезвычайно престижно, да и попросту более сытно.

Вообще-то надо отметить, что Красин очень внимательно относился к подбору людей в НКВТ, особенно тех, кого брал к себе в заместители. Так, Лежава до 1921 г. возглавлял Цент-росоюз, который Леонид Борисович умело приладил под свои нужды. Затем его на этом посту сменил член Коллегии наркомата Л. М. Хинчук[1633], которого Красин с должности председателя Центросоюза делает заместителем наркома, а заняв пост посла в Великобритании, перетаскивает в 1926 г. в качестве торгпреда в Лондон. Полагаю, и заместитель Фрумкин появился в своем кресле в НКВТ не случайно.

Итак, в 1920 или 1921 г. Красин знакомится в Берлине с молодой актрисой и театральной художницей объединения «Мир искусства» Тамарой Миклашевской[1634]. В Берлине она работала в организованной М. Горьким Комиссии по сохранению культурных ценностей.

Сами обстоятельства этого знакомства настолько интригующие, что стоит о них сказать несколько слов. Казалось бы, ну что тут загадочного, рядовое событие, но, судя по имеющейся информации, на момент знакомства с Леонидом Борисовичем Тамара Миклашевская являлась… Вы угадали, гражданской женой Моисея Фрумкина, тогда еще заместителя наркома продовольствия[1635]. А что такое быть при начальнике, ведающем распределением продуктов питания в те голодные годы, вполне понятно людям советской эпохи. Да, с наркомами они вряд ли сталкивались, но с заведующими гастрономами, по степени влияния едва ли уступавшими чикагским мафиози, приходилось встречаться уж точно. И в Берлине она оказалась не просто так, а благодаря протекции все того же Фрумкина.

Якобы желая угодить очень влиятельному начальнику и зная его мужские слабости, тот «подставил» ее Красину, рассчитывая заручиться его особым расположением. Вполне возможно, как часто бывает, Моисей Ильич к тому моменту стал тяготиться этой связью: ну, Тамара ему просто надоела. И надо признать: он преуспел. Леонид Борисович буквально утонул. Очень скоро Тамара становится — нет, не любовницей, их у Красина и до этого было предостаточно, — а его «параллельной женой» (не мое определение, у кого-то, каюсь, подсмотрел). В общем, молодая и желанная женщина затмевает для Красина все ценное и любимое, что существовало для него в этой жизни ранее. Его охватывает всепоглощающая влюбленность, и он часами, словно к нему на время вернулась юность, гуляет с Тамарой по Берлину. «Вспоминаю и Вас, мой миленький, здесь ведь нет почти улицы, на которой мы не были бы с тобой вместе»[1636], — пишет он, попав через несколько лет вновь в столицу Германии по служебным делам, объекту своего обожания о тех счастливых днях, беззаботно проведенных там вместе.

А сам Моисей Фрумкин, «человек с острыми, бегающими глазками», косивший под пролетария, в неизменной косоворотке[1637], с апреля 1922 г. становится… заместителем наркома внешней торговли, т. е. прямым подчиненным Красина. Насколько повлияло на это назначение все вышеизложенное, я судить не берусь. Скорее всего, просто совпадение. Поговаривают, этот вариант Моисей Ильич провернул не без подсказки брата, заинтересованного в переходе своего близкого родственника в ведомство, имеющее прямой доступ к загранице и иностранной валюте. Но это только догадки. Вполне возможно, Красин и Фрумкин сблизились через общих знакомых по Баку, где оба находились продолжительное время до революции, занимались партийной работой. Что интересно, сам Моисей Ильич в автобиографии, написанной уже после смерти Красина, перечисляя свои контакты в партии, в том числе дореволюционные, ни разу не упоминает Леонида Борисовича, а только ограничивается указанием на знакомство с другими старыми членами ВКП(б). Согласитесь, выглядит это более чем странно. Зато Фрумкин подчеркивает свою близость с В. И. Лениным и И. В. Сталиным.

Надо сказать, умелый Моисей Ильич настолько освоился в НКВТ, что и уход Красина не поколебал его позиций. Так, 3 июля 1926 г. вымотанный бесконечной борьбой со всесильной финансово-торговой бюрократией Ф. Э. Дзержинский писал Валериану Куйбышеву[1638]: «Я лично