Я не потратил века своей жизни на исследования физическогомира. Или на завоевание власти. Но если я решу одержать некую победу для самогосебя, мир отступит передо мной, словно все его заслоны окажутся бумажными.

Моя империя, мой мир сотворен из игрушек и денег. Нонасколько лучше было бы создать его из лекарственных средств, чтобы усмиритьчеловеческого самца, чтобы разбавить концентрацию тестостерона в его венах,навечно заглушить его боевые кличи.

И представьте, если угодно, Талтоса, охваченного подлиннымэнтузиазмом… Не мечтателя, проводящего свою краткую жизнь в туманных далях,воспитанного на языческой поэзии, а пророка, верного заветам Христа, решившего,что насилие должно быть уничтожено, что мир на земле стоит любой жертвы.

Вообразите легионы новорожденных, преданных такому делу,армии воинов, призванных проповедовать любовь в каждой деревушке и в каждойдолине и искоренять, да-да, буквально искоренять тех, кто возражает противэтого.

Кто я, в конце концов? Некое хранилище генов, которые моглибы разрушить мир? И кто вы, мои мэйфейрские ведьмы? Вы все еще несете те жесамые гены сквозь столетия, так что мы вместе с нашими сыновьями и дочерьминаконец можем покончить с царством Христовым.

Библия называет одно имя, не так ли? Зверь, демон,Антихрист.

Кто обладает мужеством, чтобы вынести такую славу? Наивныестарые поэты, все еще обитающие в башнях и мечтающие о ритуалах на холме в Гластонбери,чтобы обновить мир.

И разве не убийство было основным требованием дляосуществления мечты того сумасшедшего, трясущегося от страха старика?

Я пролил кровь – она и сейчас на моих руках – во имя мщения.Трогательный способ исцеления ран, единственный, к которому мы прибегаем сноваи снова в нашей ничтожности. Таламаска восстановлена. Цена слишком высока, нодело сделано. И наши тайны все еще в безопасности в данное время.

Мы друзья, вы и я. И пусть мы никогда не причиним вред другдругу. Я могу дотянуться до ваших рук даже во тьме. Вы можете воззвать ко мне –и я отвечу.

Но что случится, если возникнет нечто новое? Совершенноновое? Я предвижу подобное… Я представляю… Но пусть тогда это новое минуетменя.

Ибо я не способен предугадать грядущее.

Я знаю, что никогда не потревожу вашу рыжеволосую ведьмуМону. Я никогда не причиню никаких неприятностей ни одной из вашихмогущественных женщин. Много столетий миновало с тех пор, как похоть… –или надежда? – завлекала меня в подобные приключения.

Я одинок. И если я проклят, то забыл об этом.

Я люблю свою империю, своих маленьких прелестных подданных.Мне нравятся игрушки, которые я предлагаю миру. Куклы с тысячами лиц – моидети.

Некоторым образом они заменяют мне танцы, мой круг, моюпесню. Символы вечной игры – возможно, творение Небес…

Сон повторяется. Она выбралась из кровати, сбежала вниз полестнице.

– Эмалет!

Лопата под деревом. Никому и в голову не пришло убрать ее.

Она копала и копала… И вот она, ее девочка, с длиннымираспущенными волосами и большими голубыми глазами.

– Мама!

– Сейчас, моя дорогая.

Они в яме, вместе. Роуан убаюкивает ее.

– Ох, я так сожалею, что убила тебя.

– Все в порядке, милая мамочка.

– Была война, – говорит Майкл. – А на войнелюдей убивают. Затем, впоследствии…

Она проснулась, задыхаясь.

В комнате тихо, лишь приглушенно жужжат установленные вдольпола маленькие вентиляторы, отгоняя жару. Майкл спал рядом, пальцами касаясь еебедра. Она села и прижала ладони ко рту, глядя на него сверху.

«Нет, не буди его. Не заставляй его снова страдать».

Но она знала.

Когда беседа прекратилась и тема была исчерпана, когда ониотобедали, а потом гуляли по занесенным снегом улицам до рассвета, когда онивозвратились, и позавтракали, и поговорили еще немного, и поклялись в дружбе,уже тогда она знала, что не должна была убивать свою девочку. Для этого простоне было причин.

Как могло это кроткое создание с глазами газели, утешившееее своим мягким голосом, напоившее молоком, хлынувшим из ее грудей, – какмогло это трепещущее создание причинить зло кому бы то ни было?

Какой логический ход мысли заставил ее поднять оружие? Чтоза логика приказала нажать на спуск? Дитя, зачатое в насилии, дитя заблуждения,дитя ночного кошмара. Но все же дитя…

Она выбралась из кровати, в темноте нашла домашние туфли ипотянулась за пеньюаром, брошенным на спинку стула, – еще одно незнакомоеодеяние, которыми забит ее чемодан, благоухающий духами другой женщины.

Убить ее! Убить это нежное доверчивое существо, полноевоспоминаний о древних землях, о долине и равнинах и кто знает, о каких ещетаинствах! Ее утешение в темноте, когда она была привязана к кровати. «МояЭмалет…»

Светлое белое окно словно повисло в воздухе в дальнем концетемного вестибюля – огромный прямоугольник светящегося ночного неба,проливающий сияние на длинную дорожку цветного мрамора.

Она устремилась к этому свету. Халат вздулся за спиной. Ногилегко несли ее, чуть слышно стуча по полу. Она вытянула руку, чтобы нащупатькнопку лифта.

Отнеси меня вниз, вниз, вниз, к куклам. Забери меня отсюда.Если я погляжу из того окна, то выпрыгну. Открою его и увижу бесконечную линиюфонарей – огни крупнейшего в мире города. А потом проберусь наверх, раскинуруки в стороны и… кану в ледяную тьму.

Вниз, вниз, вниз – к тебе, моя девочка.

Все образы этой истории пронеслись у нее в голове.Вспомнился звучный тембр его голоса, его нежные глаза, когда он рассказывал. Атеперь она лежит глубоко под корнями дуба… нечто навсегда отторгнутое от мира,не оставившее после себя ничего – ни каких-либо записей, ни упоминания впеснях…

Двери лифта закрыты. До нее доносится шум ветра в шахте –легкое посвистывание, возможно похожее на ветер в горах. И пока кабинаспускается, он завывает, словно Роуан оказалась в гигантском камине Ей хочетсясъежиться в комок и лечь на пол, обмякнуть – без воли, без стремлений, безцели, без дальнейшей борьбы. Просто кануть во тьму.

Не будет ни слов, ни мыслей. Больше не знать ничего, непостигать что-либо новое…

«Я должна взять ее за руку, я должна удерживать ее. Таклегко было бы заботиться о ней, такой нежной, прижимать к грудям мою дорогую,мою Эмалет…