– Это не заменяет душевного равновесия, Сэмюэль, –возразил Эш. – Это заменяет счастье.

– Правильно. И это прекрасно. Но не жди, что твоиведьмы придут к тебе снова, и ради бога, никогда не разыскивай их на ихсобственной территории. Ты заметишь страх в их глазах, если они когда-нибудьувидят тебя стоящим в их саду.

– Ты так уверен во всем этом.

– Да, я уверен. Эш, ты рассказал им все. Почему ты такпоступил? Возможно, если бы ты этого не сделал, они бы не боялись тебя.

– Ты не понимаешь того, о чем говоришь.

– А Юрий и Таламаска? Как они будут досаждать тебетеперь!

– Исключено.

– Но эти ведьмы – они не друзья тебе.

– Сколько можно твердить одно и то же?

– Я уверен, что они не друзья. Я знаю, что ихлюбопытство и благоговейный трепет скоро сменятся страхом. Эш, нечто подобноеуже было, ведь они только люди.

Эш, наклонив голову, глядел в сторону – в окно, на летящийснег, на сгорбленные спины людей, идущих против ветра.

– Эшлер, я знаю, – сказал Сэмюэль, – потомучто я изгой. И ты тоже изгой. Посмотри туда, где множество людей переходятулицу, и подумай, как каждый из них порицает многих других – как изгоев, как«чужих», как нелюдей. Мы чудовища, мой друг. И таковыми будем всегда. Теперь наступилих день. У нас достаточно забот, чтобы просто выжить.

Он прикончил остаток виски.

– Итак, ты возвращаешься домой, к своим друзьям, вдолину, – подвел итог Эш.

– Я ненавижу их, и тебе это известно. Но долинаостанется нашей еще недолго. Я возвращаюсь туда по причинам сентиментальногосвойства. Ох, дело не только в Таламаске и в шестнадцати ученых джентльменах,которые придут с магнитофонами, умоляя меня изложить им все, что я знаю, за ланчемв гостинице. Есть еще и археологи, ведущие раскопки Кафедрального собораСвятого Эшлера. Современный мир нашел это место. А почему? Из-за твоихпроклятых ведьм.

– Ты прекрасно понимаешь, что не можешь обвинить в этомни меня, ни их.

– В конце концов мы должны будем найти какое-нибудьсовершенно глухое место и какие-нибудь новые заклинания или легенды, чтобызащитить нас. Но они не мои друзья, и не думай. Нет.

Принесли еду: большую порцию салата для маленького человекаи пасту для Эша. Вино было разлито по бокалам. От него пахло чем-то совершеннонепонятным.

– Я слишком пьян, чтобы есть, – заявил Сэмюэль.

– Я пойму, если ты уйдешь, – негромко откликнулсяЭш. – Возможно, ты должен так поступить.

Они немного посидели в молчании. Затем маленький человекнеожиданно взял вилку и начал уплетать свой салат, буквально закидывая его врот. Отдельные крошки и кусочки, несмотря на его величайшее усердие, падалиобратно в тарелку. Скрипя вилкой по фарфору, он подобрал все, до последнегокусочка: оливки, сыр и латук – и потом большими глотками выпил минеральнуюводу.

– Теперь я могу выпить еще немного.

Эш издал звук, который можно было бы принять за смех, небудь Эш таким печальным.

Сэмюэль соскользнул со стула и встал на ноги. Подхватив состола кожаный бумажник, он неторопливо подошел к Эшу и обнял его за шею. Эшбыстро поцеловал его в щеку, испытывая легкое отвращение от прикосновения кнеровной коже, но полный решимости, чего бы это ни стоило, скрыть своиощущения.

– Скоро ли ты вернешься? – спросил Эш.

– Нет. Но мы еще встретимся, обязательно, – сказалСэмюэль. – Позаботься о моей собаке. Она совершенно беззащитна.

– Обязательно, – обещал Эш.

Сэмюэль, раскачиваясь и толкаясь, то и дело натыкаясь начужие спины и локти, проложил себе путь между теми, кто сидел, и теми, ктовставал, чтобы уйти. Он вышел на улицу и вскоре прошествовал мимо окна. Снегуже успел осесть на его волосы и кустистые брови и образовал темные влажныепятна на плечах.

Сэмюэль поднял руку в знак прощания и исчез из виду, апрохожие за окном вновь превратились в безликую толпу.

Эш поднял стакан с молоком и медленно осушил его. Затемсунул несколько банкнот под тарелку, посмотрел на еду, будто прощаясь с ней,вышел и медленно зашагал по Седьмой авеню. Ветер дул ему в лицо.

Когда он достиг своей спальни, высоко над улицами, Реммикждал его.

– Вы озябли, сэр. Слишком холодно.

– Неужели? – пробормотал Эш.

Он терпеливо позволил Реммику снять с себя блейзер ивозмутительного цвета шарф, надел домашнюю куртку из шерстяной фланели наатласной подкладке и взял из рук Реммика предусмотрительно приготовленноеполотенце, чтобы отереть влагу с волос и лица.

– Присядьте, сэр, позвольте мне снять с вас промокшиеботинки.

– Да, пожалуй…

Кресло было столь удобным, что он не мог представить себе,как заставит себя встать, чтобы перебраться в постель. Все комнаты опустели.Роуан и Майкл покинули его. «Мы не будем гулять сегодня по центру городавечером, увлеченно беседуя друг с другом», – с грустью подумал Эш.

– Ваши друзья благополучно прибыли в Новый Орлеан,сэр, – сообщил Реммик, стягивая с него мокрые носки, и затем столь искуснои быстро надел свежие и сухие, что его пальцы едва коснулись кожи Эша. –Звонок поступил сразу же после того, как вы пошли на обед. Самолет ужевозвращается назад. Он должен приземлиться примерно минут через двадцать.

Эш кивнул. Кожаные домашние туфли изнутри были выстланымехом. Он не знал, были ли это его старые туфли или новые. Он не мог вспомнить.Внезапно ему показалось, что мелкие детали исчезли из памяти. Его мозг былужасающе пуст и спокоен. Эш ощущал только свое одиночество и абсолютную тишину,царившую в комнатах.

Реммик прошел к дверям стенного шкафа – бесшумно, словнопризрак.

«Мы нанимаем только ненавязчивых, – подумал Эш. –Но зато они не могут утешить нас. То, что мы терпимы, нас не спасает».

– А где наша юная Лесли, Реммик? Она в доме?

– Да, сэр, и, насколько мне известно, у нее к вамнакопился миллион вопросов. Но вы выглядите таким усталым…

– Пришли ее сюда. Мне надо поработать. Необходимообдумать кое-что.

Он прошел по коридору в первый из своих кабинетов, еголичный, в тот, где повсюду стопками лежали документы и была открыта картотека.Никому не разрешалось в нем прибираться, и там был невыносимый беспорядок.