Дальше к западу народ анасази строил жилищные комплексы из адобовых кирпичей, обожженной глины и песка: ряды соединенных между собою домов (в некоторых – до семи сотен комнат), где проживали тысячи людей. Анасази были охотниками, земледельцами, добывали бирюзу; их цивилизация достигла максимального расцвета незадолго до 1100 года.10

История этих североамериканских народов, как и десятков меньших племен и государств, рассеянных по всему континенту, остается неизвестной. Археологи сумели собрать множество осколков и сложили из них калейдоскоп, позволяющий взглянуть на повседневную жизнь тех времен, однако общая история всех этих цивилизаций ускользнула от взглядов историков. Кахо-киа был по размеру не меньше, чем месоамериканский город Тео-тиуакан, по населению не уступал сапотекскому городу в Монте-Альбане; его правители были столь же могущественны, как правители майянские. И все же, не имея их письменной истории, мы не можем ничего узнать об именах царей и цариц, о характере их богов и богинь, о распрях знати и возмущениях крестьян.[184]

Намного дальше к югу майянские и сапотекские хроники заговорили вновь после долгого молчания, вызванного засухами, голодом и беспорядками. Кусочки и обрывки этих хроник дошли до нас в переводах, сделанных испанцами-завоевателями столетия спустя. Разрозненные и искаженные переводами, они сообщают нам имена царей и цариц, а также некоторые смутные детали – крошечное, затуманенное окошко, сквозь которое мы можем заглянуть в отдаленное месоамериканское прошлое.[185]

Сопоставляя сведения хроник и данные археологии, мы узнаем, что майя никогда больше не смогли восстановить свои позиции на сухопутном мосту между континентами. Южные города начали угасать – отчасти именно из-за того, что достигли процветания; всплеск рождаемости заполнил улицы городов, прилегающие поля и отдаленные деревни голодными ртами. Майянские земледельцы были вынуждены использовать любой клочок плодородной земли. Болота превращали в сады, на заливных равнинах устраивали поля, леса вырубали и сжигали, чтобы расчистить новые участки для возделывания. Производство продуктов питания соответствовало потребностям, но на самом пределе. К концу периода вегетации у людей не оставалось излишков про запас.11

Ситуация была терпимой лишь до тех пор, пока климат оставался нормальным, но когда в середине IX века разразилась засуха, майя начали умирать от голода. Раскопки на майянских кладбищах показали, как медленно, но неуклонно нарастали признаки недоедания. Скелеты взрослых становились все короче и короче, все чаще встречались следы цинги и анемии, бороздчатость зубов маленьких детей свидетельствует о длительных периодах голодания.12

Знать пыталась справиться с бедой, захватывая запасы пищи для себя, но в конце концов и знатные люди, и простолюдины были вынуждены покинуть перенаселенные города в поисках новой земли. Уходя, жители городов оставляли недостроенными общественные здания. Последний из майянских памятников архитектуры на юге был воздвигнут 15 января 909 года в городе Тонина, который располагался в горах к югу от Мексиканского залива.

Дальнейшее – молчание. Те майя, у которых еще остались силы, ушли с насиженных мест. Одни забрались далеко на юго-восток и поселились на плоскогорьях к югу от Гондурасского залива. Другие направились на север; раскопки свидетельствуют о резком увеличении численности населения в этих краях после прибытия беженцев, а также о появлении на холмах новых полей-террас для прокормления пришельцев.13

Покинутые земли распались на множество обособленных территорий, где сталкивались, сливались и сражались самые разные племена и народности. Миштеки, жители холмов, чьи поселки были разбросаны по всей долине Оахака, начали проникать на земли, оставленные народом майя. Они также замахнулись на поля и долины, некогда принадлежавшие сапотекам. Потери, понесенные великим городом сапотеков в Монте-Альбане, не уничтожили сапотекскую цивилизацию, но их территория превратилась в ряд меньших по размеру поселений, центрами которых служили имения знатных воинов или зажиточных земледельцев, являвшихся де-факто правителями этих общин. Поселения процветали и были стабильными, однако легко уязвимыми, и ничто не препятствовало миштекам захватить их и оккупировать.14

После падения старых городов средоточием энергии стали другие места. К северо-западу от древнего Теотиуакана, на развалинах которого еще ютились отдельные жители, начал расти новый город Тула, расположенный на высокогорье примерно в 150 милях от побережья залива.

Люди, хлынувшие в Тулу, по-видимому, пришли из южной долины, ныне называемой долиной Мехико. Пришельцев вел князь по имени Топильцин, и от их прибытия в Тулу началась цепь событий, которые стали для Месоамерики основополагающим мифом, аналогом артуровских легенд, придавшим определенную форму воспоминаниям и истории окружающих народов на столетия вперед.[186]

Многочисленные рассказы о Топильцине и городе Тула пестрят противоречивыми подробностями, к тому же многие из них дошли до нас в искаженном и неполном виде. Однако все они сходятся на том, что Топильцин стал правителем Тулы и что ему поклонялись как сыну бога на протяжении всей его жизни. Рассказывали, будто отец его был завоевателем божественного происхождения, а мать – богиней, а ему самому дали титул «Топильцин Кецалькоатль», что переводится как «верховный жрец и земное воплощение великого бога ветра и неба».15

Тулу населяли ремесленники и купцы, занимавшиеся торговлей обсидианом. Ее площадь составляла более пяти квадратных миль, в пределах ее стен жило тридцать пять тысяч человек. Город был так красив, так надежно защищен и богат, что получил почетное прозвание: народы центральной Месоамерики называли его «Толлан», используя имя мифического края, где все материальные потребности удовлетворяются, а боги спускаются на землю, чтобы учить людей ремеслу и искусству Стены храмов здесь покрывали резные изображения ягуаров и орлов с человеческими сердцами в когтях и зубах; то был рай, где в честь божеств регулярно проливалась человеческая кровь – священная жидкость, которая склеивает швы мироздания.16

Топильцин правил в Туле более десяти лет, но под внешним благополучием подспудно зрела смута. В городе у него были враги. В одной ранней истории рассказывается, что Топильцин хотел установить в Туле мир и с этой целью настаивал на том, чтобы вместо пленников-людей в жертву приносили крылатых существ и рептилий – перепелов и бабочек, саранчу и змей. Ему противостоял демон в человеческом облике Тецкатлипока, который отказывался прекратить человеческие жертвоприношения. Борьба за то, проливать или не проливать человеческую кровь, становилась все более ожесточенной, и наконец Топильцин решил навсегда оставить город. Он отправился в добровольное изгнание и странствовал до тех пор, пока не достиг океана.17