Лейв решил, что команда построит зимнее убежище на этой новонайденной земле, и они останутся там на протяжении холодных месяцев.[183] Однако зима оказалась далеко не столь суровой, как он ожидал. Средневековая климатическая аномалия все еще обеспечивала необычно теплую погоду в северных землях: «У них не было недостатка в лососе, которого ловили и в озере и в реке, – повествует „Сага о гренландцах“, – и этот лосось был крупнее, чем все виденные ими до того. Это место показалось им очень хорошим, поскольку скот можно было всю зиму содержать на подножном корму. Вода там никогда не замерзала, а трава лишь слегка увядала». Когда настала весна, Лейв возвратился домой, нагрузив корабль местной древесиной, виноградом и вином. Эрик Рыжий успел увидеть плоды этого долгожданного путешествия на запад незадолго до своей смерти в 1004 году.3

Побережье новой страны, по всей видимости никому не принадлежавшее, казалось идеальным местом для основания постоянной колонии, и на следующий год брат Лейва Торвальд организовал экспедицию с целью нахождения наилучшего места для поселения. Со своими людьми он поселился на зимовье Лейва и принялся размечать границы будущих ферм и заимок. В течение года с лишним они не увидели «никаких признаков человека или зверей», если не считать единственного шалаша для сушки диких злаков, оставленного на небольшом острове неведомыми обитателями.

Наконец, когда наступило второе лето, обитатели появились: девять мужчин и три обтянутых шкурами лодки, вытащенных на берег укромной бухточки. Похоже, что норвежцам и в голову не пришло проявить миролюбие – они сразу повели себя как завоеватели. «Им удалось схватить всех, кроме одного, который уплыл на своей лодке, – говорится в «Саге о гренландцах», – всех восьмерых они убили».

Это привело к немедленной контратаке. В ту же ночь «огромное множество» обтянутых шкурами лодок украдкой вошло в устье ближайшей реки; туземцы осыпали норвежцев стрелами, а потом столь же быстро исчезли. Рейд возмездия не причинил ущерба никому из норвежцев, кроме Торвальда, который был смертельно ранен стрелой в подмышку. Викинги похоронили его на том участке земли, который он выбрал себе, и вернулись домой.4

Три года спустя богатый и опытный норвежец Торфинн Карлсефни прибыл в Гренландию со своей родины. Через несколько недель он объяснился в любви к Гудрид, сестре Лейва Эриксона; и когда Лейв, ставший теперь главной семейства дал свое согласие, Торфинн женился на ней.

Той же весной молодожены надумали осуществить еще одну экспедицию на запад. Торфинн набрал команду из шестидесяти человек, с ними отправилось пять женщин и много скота. На этот раз норвежцы намеревались остаться на новой земле навсегда, если получится.

Они без труда достигли Винланда и приступили к постройке домов. Новая земля была плодородна, как и рассказывали участники предыдущей экспедиции, и вскоре бревенчатые дома наполнились виноградом, рыбой, дичью и мясом (благодаря случайной удаче – на берег выбросило кита). Не прошло и года после их приезда, когда Гудрид «произвела на свет мальчика, которого нарекли Снорри» – это был первый европейский ребенок, родившийся в Северной Америке.5

Однако исконные жители их новой земли теперь были настороже, и вскоре поселенцам пришлось строить частоколы вокруг своих жилищ и вооружаться для войны. Начались стычки, имела место по меньшей одна большая битва с серьезными потерями. В «Саге о гренландцах» приводятся лишь немногие подробности сверх этого, но нападения туземцев, по-видимому, причиняли большое беспокойство, поскольку на следующий год Торфинн «объявил, что не желает здесь более оставаться, и хотел вернуться в Гренландию». Другая сага добавляет, что у туземцев были пращи и хорошее оружие, а при нападении они «громко кричали». По этой причине гренландцы прозвали их скрелингами, что значит «крикуны».6

Норвежские саги дают нам редкую возможность взглянуть изнутри на жизнь людей, оставивших после себя лишь материальные свидетельства – по словам этнографа Эллис Бек Кихоу, «историю без документов». Гренландское поселение находилось в северо-западной части Североамериканского континента, на землях, которые были, по-видимому, заселены на тысячи лет раньше, когда в Беринговом проливе еще существовал сухопутный «мост», соединявший север Америки с Азией. Часть пришельцев осела на этих ледяных берегах. Известно поселение к востоку от пролива, которое было основано по меньшей мере за пятьсот лет до прибытия гренландцев на противоположное побережье, на расстоянии более чем три тысячи миль. Археологи дали этой культуре наименование «Ипьютак»; в поселении было более шестисот домов и огромное кладбище, среди находок – множество предметов, украшенных искусной резьбой по кости, рукоятки ножей, гарпуны.7

Заселение Америки

К 1000 году н. э. на развалинах культуры Ипьютак выросла другая, которая начала быстро распространяться по побережью в восточном направлении; археологи дали ей имя «Туле». Эти люди отличались от своих предков тем, что использовали железо вместо камня. Люди Туле сумели вытеснить представителей более ранней культуры Дорсет, развившейся на северо-восточном побережье Америки; это был народ охотников на тюленей, которые отступили под натиском захватчиков, рассеялись и исчезли во мраке забвения. Скрелинги, которые сражались с людьми Торфинна, принадлежали либо к культуре Дорсет, либо к Туле, а возможно, среди них имелись отряды и тех, и других.8

Нам известно, что эти племена строили, каким пользовались оружием, на каких животных охотились, мы приблизительно представляем, как они жили; однако мы ничего не знаем об их личной жизни, об истории, о стремлениях. То же самое можно сказать о племенах, живших южнее. Ко времени Лейва Эриксона культура Хоупвелл успела распространиться по территории современных штатов Огайо и Иллинойс, достичь максимальных высот и угаснуть. Строители Хоупвелл оставили после себя огромные могильные курганы – геометрически точные круги и квадраты из камней – и таинственные земляные валы высотой 1,2 метра, шириной 6 метров, длиной 380 метров, в форме змеи, пожирающей яйцо.

Жители долины Миссисипи, сменившие их и расселившиеся несколько дальше к югу, строили города. Самый большой из них известен под названием Кахокиа. Его площадь составляла почти 16 км2, и в нем жило, по-видимому, около тридцати тысяч человек. До наших дней дошли высокие земляные курганы, остатки фундаментов и хорошо распланированные улицы, орудия труда и статуэтки, могильники и жертвенные колодцы; в одном из них нашли останки пятидесяти молодых девушек – очевидно, умерщвленных одновременно, чтобы сопровождать великого вождя в загробном мире.9