одновременно презрительно и гневно. Приблизившись к помощнику капитана, он пристально посмотрел ему в лицо.

— Кагали Наджуза забу наргати барту?

— Да нет, не Наджуза, — замотал головой Демид. — Кажется, мы все немного обознались, приятель.

— Наджуза кагали барту! Забу! — брызжа слюной, завопил вождь.

— Лучше молчи, — посоветовал другу Кристоф.

Вождь повернулся в его сторону и уставился на капитана немигающим взглядом. Жестом повелев старику приблизиться, он указал на фасилийца и прорычал практически нечленораздельную фразу. Обезьяний жрец подскочил к Тридию и начал изумленно разглядывать его лицо, периодически поглядывая на Демида, как будто сравнивая двух чужаков. Наконец он осторожно потрогал бороду капитана и что-то утвердительно пролаял громиле. Тот нахмурился и в свою очередь запустил пальцы в бороду Павия, но затем резко одернул руку.

— Кажется, мы им понравились, — не слишком радостно заметил Демид, не отрывая глаз от нависшего над ним дикаря.

В Фасилии мужчины не брили бород, в отличие от алокрийцев, у которых росли лишь жиденькие разноцветные клочки волос на щеках и подбородке. Поэтому Кристоф и Демид гордо носили свои черные густые бороды, радуясь хоть какому-то превосходству над окружающими. Впрочем, в Алокрии это не считалось ни мужественным, ни красивым, поэтому поначалу на бородатых фасилийцев смотрели даже с оттенком брезгливости, но вскоре привыкли к их внешнему виду. Кристоф и не вспоминал о своей отличительной черте, пока дикари не выделили их из общего числа пленников именно по этому признаку, который, видимо, и для островитян был некой диковинкой.

Вождь фыркнул и, подозвав жреца, долго переговаривался с ним, кивая в сторону фасилийцев. Старик, ссутулившись еще сильнее, указал своей дубинкой на Бадухмада и еще одного выжившего кажирца, что-то неуверенно промямлив при этом. Громила недоверчиво посмотрел на чернокожих матросов. Он подошел к лежащему без сознания Бадухмаду и, плюнув на пальцы, попытался оттереть его кожу от "краски". Когда у него ничего не вышло, вождь изумленно выдохнул и поднялся на ноги, уставившись на уроженцев южного континента.

— Кагазу рага нарга, — наконец пролаял он, поочередно указав на фасилийцев и кажирцев. — Сугу рага паркату нари чага барту.

— Не, я ничего не понял, друг, — заявил Демид, приглаживая растрепанную бороду, но на его слова не последовало никакой реакции.

Громила развернулся и покинул клетку, а старик истошно завопил указывая трясущейся рукой на двух моряков, которым вождь практически не уделил внимания. Шумная толпа дикарей ворвалась в клетку, и поволокла обоих несчастных наружу, едва не разрывая их на куски.

— Эй, постойте, они с нами! — закричал Кристоф, бросившись на подмогу своим подчиненным.

Удар увесистой дубинки отбросил его назад. В зрячем глазу капитана забурлила темнота. "Зачем я это сделал? Все там будем…", — мелькнула в угасающем сознании одинокая мысль.

Он очнулся, когда слабый свет пощекотал его закрытые веки. Беспрестанно шелестящая листва переливалась всеми оттенками зеленого, играя единичными солнечными лучами, которые с трудом пробивались сквозь густые кроны деревьев. С шипением выдохнув сквозь стиснутые зубы из-за пульсирующей боли в голове, Кристоф приподнялся и подождал, когда разноцветные сполохи перестанут мельтешить перед правым глазом. С левого же пелена молочного цвета так и не спала. Впрочем, он уже начал привыкать к своей частичной слепоте.

Капитан посмотрел в угол клетки, откуда доносилось надрывное пыхтение и слабые стоны. Бадухмада лихорадило, он беспокойно ворочался и нес какой-то бред. Его рука выглядела ужасно, словно все соки из плоти ушли в надутые пузыри волдырей. Некоторые из них лопнули, оставив на своем месте кровоточащий кратер. Болезнь поразила уже половину груди, скоро она доберется до жизненно важных органов. Он не выживет.

Капитан принюхался к себе и почуял сквозь резкий запах пота какой-то едва уловимый душок сопревшей травы со сладковатыми тонами, немного отдающими тухлостью. С трудом отлепив от тела пропитанные сукровицей повязки, Кристоф посмотрел на раны, оставленные пантерой. Его опасения оправдались — глубокие царапины начали загнивать, кое-где по их краям уже назрели небольшие белые мешочки, готовые порваться в любой момент. Выругавшись, он отбросил заляпанные кровью, гноем и грязью бинты в сторону. Уже не пригодятся.

Немного привыкнув к зуду и саднящей боли, капитан огляделся. В клетке кроме двух кажирцев и двух фасилийцев никого не было. Тогда он вспомнил, как ночью дикари выволокли наружу двух матросов.

— Демид, — позвать друга по имени ему удалось не с первого раза, горло пересохло, а язык не слушался своего хозяина. — Демид, где они?

— На пирамиде, — хрипло ответил помощник капитана, уставившись в пространство перед собой немигающим взглядом. — Частично. Частично — рядом с пирамидой. Частично — ходят по деревне. Частично.

— Что?

— Они их съели, — Демид медленно повернул голову в сторону Кристофа. — Не целиком. Выбирали куски помясистее. Затащили на верхушку пирамиды, уложили на алтарь и разделали. Начали с рук. Они были еще живы, когда им отрубали пальцы. И кисти. Предплечья нарезали мелкими кусочками. Обсидиановыми ножами это получалось очень медленно. Они кричали. Потом уже не кричали. Мимо нас проходили радостные дикари и показывали нам части наших товарищей. Хвастались…

— Хватит, — перебил его капитан. — Я понял.

Павий вернулся к созерцанию пустоты, и в клетке повисла тишина, прерываемая лишь слабыми стонами Бадухмада и судорожными вздохами второго кажирца, который в ужасе зажался в угол клетки, уткнувшись лицом в колени. А поселение дикарей как будто вымерло. Хотелось бы в это верить, но Кристоф подозревал, что они просто спали днем. Ночные животные. И убогие лачуги при свете выглядели еще хуже, от них веяло неимоверной дикостью, они словно кричали, что построившие их люди привыкли разрушать и убивать, а не созидать и дарить жизнь.

Так прошла половина дня. Голод, жажда и боль уже практически не замечались, они стали частью существования четырех пленников в просторной деревянной клетке. Кристоф несколько раз проваливался в короткий беспокойный сон, но от этого усталость только возрастала.

— Кристоф, — подал голос Демид.

— Чего?

— Сверни мне шею.

— Не хочу.

Помощник капитана усмехнулся и прикрыл глаза. Может быть, получится забыться на несколько минут. Обязательно приснится кошмар, но даже самый страшный сон не пойдет ни в какое сравнение с ужасами той влажной и теплой тропической реальности, в которой застрял экипаж "Отважной куртизанки". Вернее, его ничтожные остатки. А лишившийся корабля и команды капитан, к своему позору, был до сих пор жив. И хотел бы жить дальше, но как-то не получалось.

Перед клеткой, словно из-под земли, выросла фигура старика с обезьяньим черепом на голове. Следом за ним начали появляться дикари, недовольно щурясь при дневном свете. Их кожа действительно отливала глубоким бронзовым цветом, но за толстым слоем грязи, краски и крови ее практически