случае, если с главным акционером произойдет непредвиденное, девочке назначалась в опекуны её мать Хельга Славич-Гартен.

Второй доставшийся пакет сведений в основном содержал фото и копии документов касательно музея этнографии и этнологии академии наук СССР (далее РФ), основателем и бессменным директором коего значился Ольгерд Нолле, о нем много и разнообразно было написано и много всего показано. Венцом коллекции выявилась крупная фотокарточка ученейшего из мужей в старомодной академической шапочке и при небольшой бородке поверх пиджака с черно-белом галстуком. Лицо старшего Нолле поражало неземной сосредоточенностью и дышало научным вдохновением до полного забвения всего земного. Изображений второго из профессоров (до член-корра и первый не дослужился) нигде не нашлось, но мне удалось догадаться, отчего случился подобный казус. Правда, среди групповых снимков мелькнула пару раз фигура, схожая с упомянутой, но полной уверенности не нашлось.

Хотя описан другой профессор был более, чем красочно, и стоял перед внутренним взором как живой и в натуральную величину. Звали его Александром (Санто) Кнолле, и он оказался вовсе не кузеном Ольгерда, а родным младшим братом, разночтения с фамилией и родством имели исторические корни. Однако о том после.

Изучение музейного пакета застопорилось и завершилось, вскоре после того как в базовой части и обнаружилась рукописная копия официального отчета и путевых заметок доцента Ольгерда Леонардовича Кнолле (в оригинальном написании фамилии и с «Ъ» в имени), повествующая об этнографической экспедиции, предпринятой под эгидой Российской Академии наук в области Целебеса и окрестностей. В качестве добровольного (не оплачиваемого казной) ассистента в планах научной кампании значился молодой ученый, брат упомянутого этнографа, Александр Кнолле, это оказалось единственным упоминанием героя последующих семейных сказаний среди обширной музейной документации.

Однако массив рукописных копий оказался читательнице не по зубам. Затейливый парадный почерк доцента Кнолле по углублению в чтение выявился чистой декорацией, а применять машинопись в конце позапрошлого века в Академии не спешили, справедливо полагая, что кому надобно, тот разберется. Правда, в кратком приложении-описании имелась ссылка на архив, где хранился отцифрованный научный отчет старшего Кнолле, но это – прошу меня извинить великодушно. Тем более, что вай-фай в квартире «индея» нашелся, но подключиться к нему я не смогла, пароля никто не оставлял, и машинка светилась в углу втуне. На описываемом моменте собственные изыскания подошли к концу, тем более, что… Ну да ладно, опять же после.

Оставшееся время до полудня без четверти я провела в обследовании свалившейся в обзор квартиры и в сокрушении чувств, вызванного внезапно осознанным фактом, что для предстоящего визита к нотариусу придется довольствоваться дорожными формами одежды и обуви, вовсе не подходящими к мероприятияю. Кардиган из серого «джерси» с большими перламутровыми пуговицами и фирменно потертые джинсы (хорошо, что без дырок) наряду с низкими сапогами и объемной сиреневой сумой на ремне вряд ли могли способствовать благоприятному впечатлению. Однако поправить свалившуюся напасть не представлялось возможным, времени выскочить из квартиры и пуститься на поиски модного магазина не оставалось. Из чего следовало, что нотариус и Наташа Штайнмаер перебьются и даже сохранят при себе оскорбленные чувства. Остальным участникам процедуры будет поделом, они не предупредили о формальностях в одежде, пускай им станет неудобно, если нотариус и Наташа Штайнмаер затаят обиду. Утешившись таким образом, я выкинула из головы ненужные проблемы, облачилась, во что пришлось и сделала несколько мыслительных попыток.

Довольно продолжительное время я занимала себя предметом эстетической психологии, пытаясь за видами и стилями разглядеть личные особенности обитателей квартиры, также подробности их жизни. Затем (а время катилось к полудню и погоняло) вдруг вспомнилось, что ночной порой, пока фонари еще горели, а сон мешался с явью, доводилось вникать в некие «нарративы и контенты» (горжусь модными словесами бесконечно), которые о том вещали на разные голоса. А именно, при каких делах в семейных сплетениях Гарденов-Коваленковых оказывался «индей» Вадим (хотя он вовсе не был Вадимом) и что из того вышло на практике. Однако, как это бывает со снами, пока они длятся, выводы делались на раз и картины складывались с отменной логикой, однако наяву выявлялась несообразность. Как в графоманских творениях, где концы с концами не желают сходиться, сколь автор ни трудись в поте лица.

Время, однако, подошло к критической точке, я бросила рассуждения, постановила не забыть литературное сопровождение в третьем конверте и освоить контент на свежую голову. Однако всем известно, чем вымощена дорога в адские пределы.

Пока я складывала бумаги, раздался пронзительный перезвон из прихожей, пришлось срочно отзываться. Сперва я открыла дверь, полагая, что за мной пришли, однако на площадке было пусто, а за спиной повторился тревожный звук. Я выпустила дверь из рук, и это чуть было не кончилось худо. Свежий ветер с окрестных гор ворвался внутрь, и если бы я не стояла на пороге, то осталась бы за дверью с обратной стороны, причем надолго, потому что запасных ключей у Вадима с собой не было, и нотариус ждал бы до бесконечности.

А может быть и нет, в конце концов клиентка, даже без вещей и документов была в наличии, мы посидели бы в приемной лишние пару часов, а Вадим съездил в жилконтору на другом краю города, затем привез бы мне вещи и сумку с паспортом. И вовсе незачем было звонить в чертов домофон, который я не сразу опознала по виду и звуку. Притом Вадим всего лишь хотел сообщить, что ждет у пандуса с машиной, желательно не забывать ключи в дверной скважине, потому что вторая связка – в мастерской, и третий экземпляр добывается с трудом в конторе, она работает текущим днем недели с трех пополудни. И звук у домофона был просто мерзким!

Это я к тому, что до конца нотариальной процедуры не имела понятия, взяла я с собой главные бумаги либо нет. Искать в сумке было неловко, а бумажный ворох сложился кое-как и на скорости поместился в первый попавший пакет с вешалки, на черном фоне мистически выделялись контуры овощей. По дороге Вадим подарил гостье овощную мистерию, признавшись, что декор ему не импонирует, а я благодарила с чувством глубокого облегчения. Не хватало приехать на прием к нотариусу с россыпью бумаг в руках, без того форма одежды оставляла желать лучшего, а сущность проводимой процедуры так и не прояснилась.

Договор в исполнении Наташи Штайнмаер я читала, не спорю, однако увлеклась родственными отношениями Гарденов, Гартенов и Ришей настолько, что остальное прошло мимо осознания. Лишь сведения об одном проценте от прибыли, полагающемся мне наряду с той же порцией для какого-то музея (одного из двух) подтвердили смутную догадку,