крепостной стены с большими коваными воротами, закрытыми на основательное бревно. Далеко не сразу вошло в ум, что передо мною искусно сделанный муляж, сперва померещилось, что мы странным образом вышли на улицу, мощенную булыжником и приближаемся к реальной крепостной стене. Когда стало ясно, что под ногами не булыжник, а специальная плитка, я очнулась и произнесла похвалу наведенной иллюзии.

Ксения радостно подтвердила, что да, сделано на совесть, но старались не они с Паулем, а приобрели здание у муниципалитета с условием сохранения музейного комплекса и открытия его для публики по определенным дням. Однако наш путь ведет в частное владение, хотя слово «музей» для него не слишком подходит, скорее, это запасник, но все равно следует посетить. Потому что для меня приготовлен пакет с материалами, довольно объемный, лучше будет взять его с собой на ночь, потому что время на исходе, и машина ждет. С этими словами Ксения повела меня вдоль виртуальной крепостной стены и по пути объясняла, как она сделана и подсвечена, чтобы создалась полная иллюзия.

Довольно скоро мы уткнулись в полукруглое вкрапление в иллюзорной стене, там среди декора обнаружилась черно-белая дверь, против ожиданий оказавшаяся реальной. За нею влотную располагалась обыкновенная кладовка, правда, с окнами и размером с большую комнату. Единственное отличие заключалась в том, что окошки не просматривались ни в одну сторону, поскольку состояли из стеклянных плиток с волнистой поверхностью. Помнится, у кузины Ирочки в их давней американской квартире такая кладовая звалось storage, то бишь складское помещение при апартаменте.

В «сторожке» имени братьев Кнолле (если это была она) царило некоторое запустение, братские вещи или только что въехали, или, наоборот, были собраны для дальнейшей упаковки на выезд. Множество картонных и деревянных ящиков громоздилось по всем направлениям, в них теснились бумаги стопками и рулонами, проглядывали очередные коллекции в коробках со стеклянными крышками, и на струганном деревянном столе мостилось на подставке чучело райской птицы во весь немалый размер и украшало помещение несказанным образом. Переливы цветов смотрелись фантастически.

И на том моменте машина застопорилась, имеется в виду личное восприятие, скорее всего нагрузка перешла допустимый предел. Нервная система, споткнувшись о невиданную лазурно-изумрудную жар-птицу полетела вразнос с невероятной скоростью. В смятенных мыслях завертелись фрагменты недавних впечатлений вперемежку с домыслами на заявленную тему, время растянулось, как в момент стресса (с чего бы?), реальное поведение затормозилось почти до ступора и отключилось от сознания.

Внешне это выглядело, надо думать, как миг внезапного утомления, потому что Ксения быстро закончила речь о маркетинге и сложностях с установкой музея, подвела к рабочему столу с чучельной птицей и достала огромных размеров пакет, надо думать, с чертежами, только в трубочку они не были свернуты.

– Это вам, – объяснила Ксения со всей возможной доступностью. – Сделали копии с исторических снимков, там всё черно-белое, потому что совсем старое, кроме Глебушки (с этими словами Ксения кивком указала на чучело).

– А он, то есть Глебушка, разве новый? – спросилось само собой, торможение системы шло вглубь и вширь.

– Что вы, как раз наоборот, – пояснила Ксения с завидным терпением. – Он самый старый, дореволюционный, но сделан на совесть и сохранился, как египетская мумия. Я хотела сказать, что он один цветной. Мы его полюбили, и даже если с музеем не выйдет, то попрошу оставить у нас.

– А почему он Глебушка? – задала я очередной вопрос.

– Его так мастер назвал, когда чинил, в старом музее, – объяснялась Ксения, по всей видимости, эта часть экспозиции захватила её воображение. – Ящик повредился в дороге, одна птица почти рассыпалась, мастер Борисоглебский с нею возился долго и упорно. Так привык, что назвал птицу в свою честь, из музея Глебушка переехал на московскую квартиру. Нам его недавно прислали с предосторожностями, написали на ящике, что он стеклянный и хрустальный, чтобы не кантовать.

– А он точно Глеб, а не Феклуша, скажем? – осведомилась я непонятно зачем.

– Что вы, никакая не Фёкла, совершенно точно, – почти обиделась Ксения. – Вот видите, у него на голове полосатые наушники, бывают только у самцов, у самочек – никогда. Глебушка помимо всего – в брачном наряде. Кстати, у вас в бумагах есть копия документа, откуда они взялись, эти птицы, я положила на всякий случай. А вы действительно интересуетесь, значит, я правильно сделала. Но Глебушка, он самый интересный.

Сопровождаемая солидной порцией информации (если бы не начала впадать в ступор, то райский Глебушка добил бы на раз), я последовала за Ксенией на выход кротко, как ягненок, и обе вскоре оказались у служебного крыльца на выходе из старого зала. Притом тыльное крыльцо оказалось в двух шагах от покинутого музейного комплекса, а у бетонных ступеней стояла машина, на которой мы сюда приехали. За рулем расслабленно располагался Вадим, ему Ксения вручила оба пакета и поговорила по-русски, наверное, предупредила, что клиентка утомилась и нуждается в опеке, иначе все, что возможно, будет растеряно и развеяно по пути следования.

Я тоже так полагала, но получила навык надеяться на водителя и не особо волновалась, только простилась с Ксенией до завтрашнего полудня, просила передать приветы и комплименты Паулю с Глебушкой, далее совершила бестактность, но поняла не сразу.

– Теперь поехали обедать или ужинать, – сказала я водителю бездумно, не вспомнив, что Ксения меня кормила и еще не отошла от дверцы. – Уже практически стемнело, значит – ужинать.

Надеюсь, что Ксения сама забыла про давешние бутерброды, но не важно, может статься, вообще не расслышала, бывает и такое. А стемнело на самом деле, мы въехали в «Старый зал» далеко до заката, а отбывали при лиловом сумеречном свете, почти в ночь.

Водитель Вадим промолчал, оттого померещилось, что он обижен проявленной бесцеремонностью, я так устала морально, что скомандовала с купеческим размахом, словно слала извозчика в любимый ресторан.

На самом деле в темноте улицы-аллеи признаков общепита не выявляли и не обещали. Судя по освещенным окнам, мы ехали вдоль шоссе, между нами и обитаемым жильем стояли вековые темнеющие аллеи, ничто не напоминало о людском скоплении или кормлении, ни вывесок не виделось, ни приветливых картинок. Поскольку личное душевное состояние отнюдь не стабилизировалось с углублением в темные массивы, постепенно стали мерещиться несообразности из областей теории заговора. Например.

Мол, камешки получены, имитация включения в фирму состоялась, яркую птицу показали, теперь недотепу можно завозить куда подальше, просить выйти на минутку и сделать ручкой. Она увидит улетающие вдаль огни и останется в темном лесу либо в чистом поле, не в силах объяснить, как там оказалась. Ни улицы, ни города, ни страны она