Традиционный для таких книг сюжетный ход лег в основу одной из шуток Сервантеса: Санчо Панса просит своего хозяина сделать его губернатором какого-нибудь острова, на что тот отвечает: «Дай срок, будут у нас и такие приключения, которые дадут мне возможность сделать тебя не только губернатором острова, но и вознести еще выше»[120].

Порой традиции рыцарской доблести смешивались с житийным каноном, ведь святые, чтобы проповедовать слово Божие во всех уголках мира, должны были путешествовать. Морские приключения святого Павла служили примером остальным. Древние легенды приписывали подобные же путешествия святому Фоме и Марии Магдалине. Некоторые жития святых вообще были неотличимы от рыцарских романов. Например, святой Евстафий подвергся тяжким испытаниям в море в поисках утраченной семьи. «История сэра Плакидаса, который затем стал христианином и принял имя Евстафий» – это безусловно светский текст, как и «Книга рыцаря Зифара», где отсутствовало даже обращение святого и описание его мученичества.

Вряд ли можно с гарантией утверждать, что Магеллан читал подобные книги. Но он это делал. В отличие от Колумба и Веспуччи, которые с готовностью изливали душу, изводя литры чернил, Магеллан написал мало собственных текстов. Из источников мы немного знаем о его круге чтения. Он не оставил, подобно Колумбу, комментированного списка книг собственной библиотеки. Однако единственное сделанное им упоминание о прочитанной книге очень показательно. Мы увидим, что во время путешествия, у берегов Патагонии, он вспоминал «Книгу Прималеона». Этот Прималеон, судя по английскому переводу, сделанному в XVI веке, воплощал собой все добродетели, ценившиеся при дворе короля Мануэла: «В самые юные свои годы он так проявлял все Добродетели (которые, в соответствии со своими естественными наклонностями и желаниями, усердным образом изучал), что его можно справедливо назвать истинным чудом совершенства. Его качества были таковы, что по мудрости его можно было сравнить с Соломоном; по красоте внешней и внутренней – с прекрасным греком Алкивиадом, по великодушию, рассудительности, способности к военной стратегии – с благородным Сципионом Африканским или же Ганнибалом, особенно во времена его юности, когда он еще не стал рыцарем»[121].

Жизнь вымышленного Прималеона была отчасти похожа на жизнь самого Магеллана. Как и Магеллан, Прималеон страдал от отчуждения: не потому, что был, как Магеллан, сиротой, а потому, что его отец был незаконнорожденным. Обоим героям приходилось сталкиваться с обвинениями в предательстве. Оба совершали долгие морские путешествия, сражались с гигантами (об этом эпизоде в жизни Магеллана подробнее далее) и надеялись прославиться подвигами в области мореплавания. Оба стали рыцарями. Оба отказались от помощи в битве. В жизни Прималеона важнейшую роль играли соперничество с английским принцем и попытки добиться руки возлюбленной, мать которой неизменно проявляла к нему враждебность: она даже заявила, что руку ее дочери получит только тот, кто принесет ей голову Прималеона. В жизни Магеллана, разумеется, ничего подобного не было, но его знакомство с романом несомненно, можно предположить и воздействие книги на него. Те, кто читал «Прималеона» (роман напечатан в 1509 году, вскоре после отбытия Магеллана от португальского двора), наверняка читали и другие рыцарские романы: эта книга была частью целой серии, которая начиналась с описаний приключений отца Прималеона и включала в себя многочисленные отсылки к другим романам.

Помимо принципов рыцарской доблести, стремление к заморской экспансии могло было быть вызвано утопическими фантазиями, которые, возможно, повлияли и на мировоззрение самого Магеллана. В воображении Мануэла ярко вставали образы мессианского царства и живы были ожидания конца света. Начиная с XII века в Западной Европе присутствовало предчувствие неминуемого наступления «века Святого Духа», которому будет предшествовать космических масштабов борьба «последнего земного императора с Антихристом»[122].

Первый король правящей португальской династии именовался «Мессией Португалии». Колумб и другие придворные вовсю льстили арагонскому королю Фердинанду, уверяя того, что Бог отвел ему главную роль в новом веке: он должен возглавить крестовый поход, взять Иерусалим и разрушить Мекку. Колумб заявлял, что прибыль от его открытий можно использовать для завоевания Иерусалима и исполнения Божьего промысла в следующем веке. Францисканские монахи, поддерживавшие Колумба, верили в скорое наступление «века Святого Духа» перед концом света, и некоторые из них даже отправились в Новый Свет, где это наступление представлялось наиболее скорым[123].

Король Мануэл тоже был чувствителен к лести. Один из поборников путешествий на Восток уверял его: «Бог желает избрать Ваше Величество для покорения варварских королей и принцев Востока и взимания с них дани»[124]. Те же цели преследовали и упоминания античных героев от Александра до Соломона. Августинский прелат брат Жил де Витербо видел в Мануэле «короля-мессию, который опрокинет ислам, реформирует церковь и установит всеобщую империю мира»[125].

В начале правления придворные Мануэла разделились на две фракции: первая считала необходимым расширить реконкисту с Пиренейского полуострова на Северную Африку, вторая советовала вторгнуться в коммерческий мир Индийского океана. Таким образом можно было атаковать ислам с тыла, при этом значительно увеличив свои ресурсы и, возможно, заключив соглашение с христианами, которые, как уже было известно, жили на берегах Индийского океана, но почти не поддерживали контактов с европейцами: Васко да Гама, достигнув Индии, в свое время объявил, что ищет «христиан и пряности»[126]. Хотя христианских союзников обнаружить не удалось, а Мануэл никогда не отказывался от своих целей в Марокко, успех в получении доли в индийской торговле перцем со временем привел к перемещению амбиций короля к востоку. На карте 1516 года Мартин Вальдземюллер, великий картограф из Сен-Дье в Лотарингии, изобразил его плывущим в Индийский океан с флагом Португалии на спине кита.

Отправка Магеллана на восток шла в русле общей стратегии короля. Обучение кандидата в рыцари закончилось. Теперь начиналось практическое образование. Он не производил ни приятного, ни внушительного впечатления. «Его внешность, – пишет один наблюдатель, оставивший его описание, – не вызывала особенного почтения: он был невелик ростом и не казался способным на многое, поэтому люди считали, что могут использовать его благоразумие и смелость в своих целях»[127]. Но внешность была обманчива: как показали дальнейшие события, он редко бывал благоразумен – впрочем, смелости ему хватало всегда. Гонсало Фернандо де Овьедо, теоретик рыцарской доблести и летописец карьеры Магеллана, отметил устремления, пронизывавшие всю жизнь путешественника с этого момента: «Он рассчитывал стать великим властителем»[128]. Те же устремления приписывали своему вождю моряки Колумба.

Магеллан отправился из Португалии в составе экспедиции Франсишку де Алмейды 25 марта 1505 года. Это было самое амбициозное на тот момент предприятие Португалии: в путешествии принимало участие более 20 кораблей, включая как минимум семь купеческих, 1000 членов команды, около 1500 солдат. Преследовались сразу четыре цели: показать португальский флаг в новых водах, устрашить врагов и соперников, обеспечить базы для получения доли