ее книги вновь стали бестселлерами, и она не просто вернула себе ту славу, которая у нее была сорок лет назад – она ее превзошла. Кроме того, выпустили ее сына, хотя избавиться от горечи в их отношениях уже было практически невозможно. Лев считал, что именно Ахматова стала причиной многих его бед, он обвинял ее в том, что поэзия была для нее гораздо важнее его самого, поэтому он выстроил свою жизнь заново и отдалился от матери. Перед ее смертью они виделись всего несколько раз.

Правительство решило воспользоваться недавно восстановленным престижем Ахматовой и превратить ее в одно из лиц СССР. Именно поэтому ей разрешили выехать в 1965 году из страны и съездить в Европу, чтобы получить в Оксфорде степень почетного доктора. Отправившись в это путешествие с несколькими из тех подруг, которым она доверила «Реквием», она также смогла повидаться со своими старыми знакомыми, например с Борисом Анрепом и Исайей Берлином, и насладиться обожанием и славой. К сожалению, это путешествие пошатнуло ее и без того слабое здоровье. Поначалу ей удалось сопротивляться и вновь стать той легендой, какой она была раньше, но ее жизнь подходила к концу: в ноябре того же года у нее случится сердечный приступ, и следующей весной она скончается в одном из санаториев.

О ее смерти было объявлено на всю страну по радио, но сами похороны прошли в спешке, потому что власти опасались массовых протестов. Но, несмотря на это, проститься с ней пришли тысячи людей: со «златоустой Анной всея Руси», с той, у кого был «облачный – темен – лоб», с той, что стала свидетелем общей судьбы, с той, которая ушла из жизни, но оставила после себя одни из лучших стихов века:

Услышишь гром и вспомнишь обо мне,

Подумаешь: она грозы желала…

И еще:

Мне любви и покоя не дав,

Подари меня горькою славой.

Интерлюдия № 1

Тем из нас, кому посчастливилось родиться во второй половине XX века в определенных странах, удалось избежать того, через что, казалось, до недавнего времени проходили все: я говорю о войне. Многим из тех, кто ступал на эту планету, неважно, когда и где они проживали, пришлось так или иначе столкнуться с каким-нибудь вооруженным конфликтом. Это происходило повсюду. Вот, например, храм Януса в Древнем Риме: его двери были открыты в военное время и закрывались в мирное, но на протяжении семисот лет мирное время наступало всего дважды и длилось совсем недолго. И разумеется, речь шла не только о далеких ожесточенных сражениях. Война могла прийти и на порог вашего дома. Свидетелями тому стали деревни и города, в которых мы сейчас проживаем. Мы видим прошлое в названиях, дверях и руинах, в невероятных изгибах некоторых улиц, в пространстве, которое говорит нам о том, что в течение многих веков на этом месте находилась крепостная стена. Некоторые из них сохранились, и теперь их единственное предназначение – привлекать туристов, но в то же время эти сооружения позволяют нам представить себе, хоть и отдаленно, каково это было – выживать между каменными стенами, за которыми находились незнакомцы, чьей единственной целью было одно: ваша смерть. Они могли убивать разными способами, но почти всегда все сводилось в конце концов к одному и тому же: голоду. Что приводит нас в Париж 1870 года.

К тому времени Париж уже стал тем самым городом, который появляется у нас перед глазами, когда мы думаем о Париже. Бульвары и проспекты, кварталы с однообразными фасадами, кафе, театры, богема, абсент, художники и уличные толпы. Иными словами, он был центром вселенной и прекрасно об этом знал. Но для немцев этот город с двумя миллионами жителей и пятьюдесятью тысячами фонарей стал в конечном счете предлогом для объединения. До этого времени Германия представляла собой «ассорти» из более тридцати разрозненных государств, и Пруссия, самое большое и могущественное из них, хотела объединить их всех под своей властью. Эти территории, однако, часто конфликтовали друг с другом, поэтому Отто фон Бисмарк, министр-президент Пруссии, решил добиться их единства, используя один из самых эффективных универсальных клеев: общую ненависть к кому-то другому. В этом случае – к Франции. К счастью для него, французы были не лучшего мнения о самих немцах, поэтому ему не составило труда спровоцировать их так, чтобы они сами нанесли первый удар. Алиби немцам обеспечила Испания, которая на тот момент не имела короля и находилась в поиске: предложив испанский трон немецкому принцу и получив вето от Франции, Вильгельм I, король Пруссии, отправил Бисмарку телеграмму, в которой сообщал о переговорах, а канцлер в свою очередь слегка изменил информацию и слил ее. Новая телеграмма давала понять, что король оскорбил Францию, которая, в свою очередь, сразу же на это отреагировала. Эти события произошли 13 июля. Патриотическое высокомерие, слепая вера в победу и желание множества людей поквитаться с немцами сделали все остальное. Менее чем через неделю Франция объявила о войне и, как и ожидал Бисмарк, Германия сплотилась вокруг Пруссии и приняла вызов. Спустя всего два месяца, разгромив все французские войска, стоявшие на их пути, немцы уже осаждали Париж.

Немцы не хотели казаться в этом конфликте злодеями и поэтому решили обойтись без бомбардировок французской столицы. Вместо этого они ее окружили и отрезали от внешнего мира. Париж оказался изолирован. Попасть в город и покинуть его могли лишь несколько воздушных шаров и почтовые голуби. Приближалась зима, запасы топлива и продовольствия подходили к концу, и Германия ожидала, что через пару месяцев Париж сдастся из-за голода, но с приходом декабря Париж все еще продолжал сопротивляться. Разумеется, запасы закончились, и все больше и больше людей умирало от голода и холода. Когда в домах установилась минусовая температура, улицы погрузились в темноту, а животы стали забывать вкус еды, отчаявшиеся парижане начали поедать лошадей; их было шестьдесят тысяч. Либо так, либо пришлось бы есть собак и кошек. В конце концов и эти животные вошли в меню, потому что лошадей оказалось недостаточно. Мясные лавки и магазины города стали заполняться всем, что было съедобно и могло быть найдено на улицах или в парках. И зоопарк не стал исключением: не пощадили даже Кастора и Поллукса, единственных слонов города, которые были символом Парижа. Обезьяны, например, избежали участи быть съеденными только благодаря своему родству с людьми, а большие кошки остались в живых, потому что парижане приберегали