— Это я, Ася!

— Асенька? Что-то случилось?

— Альбина Федоровна, я сегодня днем видела, как кто-топрижимался к вашей двери!

— Как прижимался?

— Понимаете, он подошел сперва к нашей двери,прислушался, а потом быстро подошел к вашей и так вот, боком, прижался к ней.Что он там делал, я не видела, но подумала, что надо все-таки вам сказать.

— А может, это был просто пьяный?

— Не похоже. У вас все замки в порядке?

— Да, вроде бы все. Да, конечно, я же их открывала, всебыло в порядке.

Она держала меня в передней, не приглашая войти, но непохожебыло, что у нее кто-то еще есть в квартире. На вешалке висела только ее шуба.

— Ладно, Альбина Федоровна, я пойду.

— Спасибо, деточка, что ты мне сказала, но я все жедумаю, это был просто какой-то пьяный.

— До свиданья, тетя Аля.

— Привет маме и дедушке!

Каникулы подошли к концу. Завтра утром в школу. До чегонеохота! Опять рано ложиться, рано вставать, учить уроки. Впрочем, все быничего, если бы не химия! Я ничегошеньки в ней не понимаю! Мотька изо всех силстарается что-то мне втолковать, но у меня в мозгу словно какой-то клапанзакрывается и не пропускает туда химические познания. Хоть ты тресни! Мама ужебрала мне репетитора, но все без толку, он сам от меня отказался. Я могу толькочто-то зазубрить, и потому изредка у меня бывают даже четверки тем и держусь,но знаний нет никаких. Пусто, хоть шаром покати!

Учительница уже махнула на меня рукой. Перед концом прошлойчетверти она как-то вошла в класс и говорит:

— Монахова, не могу я больше смотреть на твою тоскливуюфизиономию. Так и быть, тройку в четверти я тебе натяну, только сейчас уйди сглаз долой! Не порти настроение!

Я с удовольствием ушла, а химичка потом звонила маме иговорила, что, по ее мнению, я просто органически не способна к химии, что завсю жизнь ей встречалось только четыре таких ученика. Кстати, то же самоеговорил маме и репетитор. И вот завтра эта пытка опять начнется. И первый урок,как назло, химия.

— Что, Аська, пригорюнилась? — спросил дед.

— В школу идти неохота. Тем более первый урок — химия.

— Так ты и не одолела эту злодейку химию?

— Дед, у меня ничего не выходит, я сразу тупею, вондаже наша химичка говорит, что я органически неспособна.

— Глупости, ты же нормальная умная девочка, а беда втом, что и тебе, и твоей химичке так проще — неспособна, и дело с концом. Ядумаю, если бы ты по-настоящему, страстно захотела понять эту треклятую химию,все было бы в полном порядке.

— Дед, где же мне взять это страстное желание, а?

— Ну, матушка, это ты сама должна себе внушить.

— А почему же по другим предметам, и по физике, и поматематике, я все понимаю, хоть и не люблю? И у меня по этим предметам твердаячетверка и даже пятерки бывают. А по химии — хоть тресни!

— А тебе не стыдно?

— Да хоть и стыдно, что с того?

— А у Матильды как дела с химией?

— Нормально. Я знаю, что ты скажешь, дед, но она ужетоже на меня рукой махнула, просто дает мне списывать, подсказывает. Я ведьмогу перед уроком что-то зазубрить и даже неплохо ответить, но стоит мне выйтииз класса — все, я это уже и не вспомню.

— Выходит, внучка у меня с изъянцем?

— Выходит, так.

— А если бы у тебя появился стимул?

— Какой стимул? Вон даже папа, когда был тут, знаешь,как он со мной бился, он же в химии прекрасно разбирается, так он чуть неплакал. Говорил, что дочка у него идиотка. Он сначала мне все то же твердил, ипро нежелание, и про лень, а потом и он отступился. Сказал, что, видно, я вПотоцких пошла, чисто гуманитарное направление ума.

— Почему? — возмутился дедушка. — Я когдаучился, вполне справлялся с точными науками. Вот мама твоя, правда, тожемучилась в школе, но все же не до такой степени.

— Ладно, дед, пойду-ка я лучше спать. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, бестолочь моя дорогая.

Утром, на первом уроке, химичка объясняла новый материал, я,конечно, сидела дура дурой, а под конец урока она вдруг обратилась ко мне:

— Ну что, Монахова, как жить будем в этой четверти?

Я встала и только плечами пожала.

— Да ты не пожимай плечами, а отвечай.

— Как жили, Нина Васильевна, так и будем.

— Ну что мне с тобой делать, горе мое? Вопрос чисториторический!

— Ладно, в следующий раз спрошу у тебя параграфы 24 и25. Сможешь выучить?

— Попробую.

— Попробуй, горе мое, попробуй. Теперь так будемдействовать, не можем же мы тебя совсем от химии освободить!

— Во устроилась, Монахова! — громко заметил ВитькаВоскобойников. — Обзавидуешься!

На остальных уроках все было вполне нормально.

Выходя из школы, мы с Мотькой договорились вечерком поигратьв нарды.

Я еще издали заметила, что у нашего подъезда творится что-тостранное. Милиция, «скорая помощь»…

— Что случилось? — спросила я у старушек налавочке.

— Альбину ограбили!

— Как?!

— Да вот так! Ушла она утром куда-то, а вернулась,квартира-то пустая!

— Совсем?

— Да нет, конечно, только все самое ценное украдено.Картины, золотишко, шуба норковая.

— А «скорая» зачем?

— Да она в обморок хлопнулась!

Я бросилась наверх. Двери обеих квартир стояли настежь, в Альбининойквартире хозяйничала милиция, а сама она, белая как мел, сидела у нас на кухне,врач мерял ей давление, Липочка поила ее крепким чаем.

Увидев меня, Ненорма воскликнула:

— Ася, Асенька, ты помнишь, как выглядел тот тип?

— Помню.

— Ты должна описать его следователю.

Идем, идем скорее!

Она довольно резво вскочила и бросилась в свою квартиру, яза ней.

— Николай Николаевич! Вот эта девочка видела какого-тотипа, который сшивался у моих дверей, она может вам его описать!

Николай Николаевич был еще довольно молодой, с усталым, новеселым лицом.

— Ну-ка, девушка, расскажите-ка нам, что вы там видали.Да вы присядьте, присядьте, может, у нас долгий будет разговор.