Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот год меня включили в воспитательную комиссию третьего отряда, эта комиссия занималась контролем условий содержания заключенных. Однажды мне довелось в числе этой комиссии побывать в бараке, чтобы проверить и посмотреть своими глазами, как живут заключенные. Барак располагался в здании правее от школы. В память врезалось то, как мы поднимались по коричневой лестнице с синими стенами по краям. Эта картина тогда сразу напомнила мне мое студенческое общежитие. В первой комнате, в которую мы зашли, в углу находился допотопный цветной телевизор, посередине величаво стояло старое кресло, с двух сторон которого расположились две деревянные скамейки, а на стене висел стенд с плакатами и бумагами. Далее мы прошли в так называемую жилую зону, где по обе стороны от прохода центральной линии помещения, словно в казарме, стояли двухъярусные железные кровати.
В комиссии были я, медсестра, психолог и командир отряда. Он шел впереди, за ним психолог, я за медсестрой, а позади меня шел сопровождающий сотрудник. Оказавшись у порога, сразу почувствовали оживление внутри барака. Один парень сразу же встал с кровати, сунул руки в карманы и, улыбаясь, стал провожать нас взглядом. На одной кровати лежал мужчина средних лет и читал какую-то книгу, но увидев нас, сразу же отложил ее и, сдвинув на лоб свои пластмассовые очки, стал исподлобья наблюдать за нашим караваном. Возле окна сидели парни и играли в карты, они так же быстро среагировали на нас, а один из них даже узнал меня и крикнул: «Ух ты! Какие люди в Голливуде! Рад Вас видеть!» – и помахал мне рукой, в которой держал дымящуюся сигарету. Это был мой прошлогодний выпускник. Я слегка улыбнулась, махнула ему рукой и пошла дальше.
До сих пор помню этот приторный запах сигарет, мне показалось, что именно из-за их едкого дыма торчащие из-под черных покрывал простыни шконок (койки. – Ред.) обрели грязно-желтоватый оттенок. Все было будто затуманено и пыльно, казалось, что солнечные лучи никак не могут проскользнуть сквозь пыльные окна и застревают где-то между рамами окон.
Кровати стояли с двух сторон, но в довольно хаотичном порядке. Некоторые, как оказалось, сооружали себе что-то наподобие комнаты на кровати – они вешали на верхний ярус, словно шторку, покрывало, и закрывали полностью свое спальное пространство. Когда мы проходили мимо, из одной такой «баррикады» высунулось чье-то круглое лицо и тут же скрылось обратно.
В конце комнаты находился кабинет, где стоял переговорный стол из массивного дерева. Командир отряда кратко рассказал об условиях их содержания и попросил расписаться в протоколе, а там имелись графы об удовлетворительном состоянии их спальных мест, кухни и туалета. Я спросила у него, кто же занимается уборкой этого барака, ведь здесь очень грязно, как в свинарнике, на что он сказал, что это «черный» отряд, они отказываются заниматься уборкой и прочими бытовыми делами, поэтому в качестве их клининга выступают «красные» отряды, которым практически нельзя дотрагиваться до вещей «черных», и потому здесь не так чисто, как хотелось бы. Спустя некоторое время мы все-таки расписались в протоколе.
В школе эти отряды тоже не пересекались, учились в разные смены. «Черные» учились в первую, «красные» – во вторую. Если «черные» отряды могли пропускать занятия по причине нежелания учиться, то «красные» обычно пропускали из-за рабочей загруженности. Условия в их бараках, по рассказам других учителей и самих заключенных, были очень хорошие – чистое постельное белье, порядок, душевые кабины («черные» не позволяли им мыться в общей бане), у них даже вроде был «плазменный» телевизор. Вот так поощрялись их труд и дисциплина.
Но не это является показательной разницей между этими отрядами. Разница заключается в том, что «красные» являются сбором некоторой «очистки», и «очистка» эта проводится, в первую очередь, по статьям, за которые они попали за решетку – это, как правило, изнасилование, педофилия, беспредел, убийство детей и тому подобные преступления, которые не имеют оправдательного исхода в глазах любого общества, в том числе и в понятиях отряда «черных».
В тот год к нам на учебу из «красного» отряда поступил один новенький. Внешне он особо не выделялся, был полноватый, с довольно смуглой кожей и большими глазами, которые немного косили. Но особенно мне запомнился его бархатистый, успокаивающий голос, он мог бы стать отличным диктором или озвучивать фильмы.
Однажды после урока он почему-то задержался в моем кабинете, я начала собирать учебники и сказала, чтобы он вышел из кабинета первым. На что он ответил, что хотел бы помочь мне с учебниками:
– Вы ведь такая маленькая и хрупкая. Давайте, я помогу Вам их донести до учительской? – сказал он мне своим бархатным голоском и, опустив глаза, слегка улыбаясь правым уголком губ, стал довольно быстро подходить к моей решетке.
– Спасибо, но мне не нужна помощь, иди. Мне еще класс закрывать, – как можно твердым, но не грубым голосом в попытке переубедить его, ответила я.
– Да что Вы так! Я помогу, мне не трудно, – и, сказав это, он вплотную подошел к двери моей решетки и начал открывать ее. И тут из-за страха, что он зайдет ко мне, подбежала к двери, толкнула ее в обратную сторону и, неловко улыбнувшись, сказала ему:
– Выйди в коридор, там я тебе и передам учебники, раз так настаиваешь, – решила я немного поменять тактику. Тут он резко остановился, поднял на меня свои глаза и сказал:
– Ладно… как скажете, – пробормотал все тем же бархатистым голосом и, поглаживая прутья грязным выпуклым ногтем большого пальца правой