Я просматривала этот альбом, когда оставалась одна. И каждый раз, когда открывала его, мне казалось, что я открываю запретный мир чего-то, по-особенному «чарующего» мое неокрепшее сознание. Я ощущала некую связь с запретным и таинственным миром, будто соприкасалась с тем, чего боится и ужасается большинство людей. В эти моменты я бесстыдно чувствовала себя особенной.

Однажды ко мне в гости пришла моя лучшая подружка, с которой я дружила с первого класса. Мы, как всегда, посвятили вечер девчачьим сплетням и под вечер, когда все темы потеряли актуальность, я вспомнила о своем альбоме и, поборов внутри некую неловкость, решила показать его подружке. Ведь как-никак она для меня была самым близким человеком. Решившись, тут же полезла под кровать, достала его и вручила ей в руки. Она открыла альбом и стала разглядывать фотографии, не вчитываясь в записи. Я с любопытством наблюдала за ней и ждала ее реакции. Через некоторое время она посмотрела на меня и спросила, кто они такие. «Эх, человек – не читающий», – подумала я про себя, ведь под каждой фотографией были тексты с описанием их преступлений. Разочаровавшись в ее реакции, забавы ради сказала, что это известные и богатейшие принцы мира. На что она тут же живо отреагировала и сказала:

– Ничего себе их много! – заулыбавшись своей очаровательной детской улыбкой, стала еще внимательнее разглядывать фотографии. Наткнувшись на фотографию Чикатило (Чикатило Андрей Романович – советский серийный убийца, насильник, педофил, некросадист, некрофил и каннибал. – Ред.), она залилась своим звонким смехом, и с сарказмом сказала, что он очень «красивый» принц. Я в надежде, что она все-таки додумается прочитать запись к фотографии, пристально наблюдала за ней, но этого так и не случилось. И тут я решила поменять тактику и спросила:

– Скажи, а за кого бы из них ты вышла замуж? – на что она, закатив глаза, пролистала несколько страниц, остановилась на одной и, указав своим выкрашенным в черный лак с серебряными блестками ногтем, ответила:

– Вот за этого! – это был Питер Сатклифф (Питер Уильям Сатклифф – британский серийный убийца. – Ред.). Он, и правда, был внешне очень красивым мужчиной. Очарованная его красотой и погрузившись в мир грез, подружка даже не попыталась прочитать его историю, которая была написано вокруг его фотографии жирной синей пастой, практически у нее под носом. Мне было забавно наблюдать за ней и понимать то, насколько же легко ввести человека в заблуждение. А потом мне резко захотелось увидеть ее реакцию на правду.

Когда я сказала, кем являются все эти мужчины на самом деле, и указала на записи, только тогда она начала их читать. Сначала она прочитала историю Сатклифф, затем другую, и так пять историй подряд. Это заняло минут семь-десять, потом она подняла на меня глаза, и в них я уже прочитала все ее эмоции – ее зрачки расширились, а выражение ее глаз, как зеркало, отражало смешение чувств удивления и какого-то странного отторжения. Она смотрела на меня так впервые.

– Ты вообще нормальная? – спросила она полушепотом, из-за довольно светлого цвета ее глаз было отчетливо видно, как ее зрачки уменьшались и расширялись каждый раз, когда она произносила слова.

– Вроде…да… – протянула я, не поняв до конца сути вопроса.

– Нормальные люди не делают такие альбомы. Это же настоящий ужас! Мне даже противно на их фотографии смотреть, тем более читать. Помнишь, на уроке психологии нам рассказывали про сознание, которое иногда просыпается в человеке.

– Ты про подсознание что ли? – спросила я, все еще не понимая ее панической реакции.

– Да, точно! Подсознание. Может, ты подсознательно сама маньячка? Понимаешь? – спросив это, как утверждение, она открыла рот и приложила свою ладошку к губам.

– Да что в этом странного? Я давно его веду. Ты ведь ведешь свой дневник, песенник, что еще там у тебя есть, а у меня есть он. Все люди разные. Все увлекаются разным. Зря я тебе вообще его показала. Думала, ты поймешь и оценишь, – начала я защищаться.

– Я не сержусь, не обижайся ты так сразу. Просто понимаешь, я никогда не видела такого, – сказала она уже немного спокойным голосом, тут же перевела свой взгляд на альбом и снова начала его листать. После фотографий с именами и описаниями их преступлений, во второй части тетради, которую я отделила от основной части альбома нитяной границей, а точнее, пришила к листам красную нить и завязала, как обычно привязывают ленточкой пригласительные и открытки, от руки цветными ручками нарисовала иллюстрации к каждому преступлению. Это были либо их орудия пыток, либо они сами, вдобавок приклеила трупы с фотографий криминалистов, завязанные тела и тому подобное. Она развязала узелок, и весь этот ужас теперь предстал перед ее глазами, но ее это не остановило. Она продолжала все внимательно листать. Прошло где-то минут двадцать, она закрыла альбом и сказала мне:

– В этом есть что-то захватывающее и интересное, не спорю, но у меня рука бы не поднялась собирать такое, писать и рисовать все эти ужастики. Что с тобой? Это не нормально. Понимаешь? – спросила она и взяла меня за руку.

Я почувствовала себя как на приеме у психолога, и до конца не понимая ее неоднозначной реакции, смотрела на нее с ноткой разочарования, убрала руку из ее рук и ничего не ответила. Лишь попросила, чтобы она никому не рассказывала про альбом. Она пообещала и сдержала свое слово.

Постепенно мое увлечение криминальной литературой и документалистикой обрело постоянный характер. Со временем мой интерес перестал быть для меня тем инструментом, с помощью которого я чувствовала себя особенной. Теперь же я начала серьезно искать ответы на свои вопросы о том, почему же совершаются преступления, какие причины побуждают людей совершать непоправимое, лишая жизни других людей, и то, как они продолжают жить с таким грузом.

По мере своих возможностей, путем изучения различных статей по психологии я пробовала проанализировать их природную сущность, проверяла теории генетической предрасположенности, цеплялась за разные крючки для поиска ответов, но в итоге никогда не находила исчерпывающих ответов. И сейчас, спустя много лет, я допускаю, что моим подсознательным и истинным стремлением устроиться на работу в колонию стал мой внутренний поиск ответов на вопросы, которые казались мне на тот момент уже риторическими.

Прошло уже больше двух лет, как я начала работать в колонии. На улице шумела весенняя оттепель, по огороженной площадке под окнами моего кабинета стало прогуливаться все больше заключенных. Одни ходили от одного конца площадки к