Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он начал небрежно совать все в сумку, как между учебником и тетрадью вдруг высунулся край моего письма, он тут же прекратил свои попытки засовывания учебника и остановился, как и мое дыхание в этот момент. Одной рукой он начал вытягивать этот огромный, загнутый четыре раза альбомный лист и, когда он полностью оказался в его руках, отложил другой рукой учебники и стал обеими руками раскрывать письмо. Это действие почему-то сразу привлекло внимание всех одноклассников, и перед всем классом открылась самая сокровенная тайна моего сердца.
– Ай лав ю! – вдруг вслух прочитал кто-то рядом. Мне захотелось провалиться под землю, исчезнуть, стать невидимкой, только бы не чувствовать этого вселенского стыда. Я повернулась в сторону голоса. Это оказалась моя подруга, которая, прищурившись, сама того не зная, читала мое письмо.
– Ничего себе! Не успел прийти к нам, а уже кого-то успел в себя влюбить, Казанова! – громко сказала она, и из ее рта вздулась розовая жвачка.
– Кто бы это мог быть? – спросила я, чтобы полностью отодвинуть подозрения от себя и попыталась изобразить на лице искреннее удивление. Тут она повернулась ко мне и, улыбнувшись, сказала:
– Да, по-любому это Жанна или Лена, вон какие радостные сидят, – и меня отпустило. Самое главное, чтобы не подумали на меня. Даже перед подругой я еще не готова была раскрыть свою сердечную тайну.
Тем временем все внимание класса было устремлено в сторону моего принца, кто-то из пацанов даже похлопал его по плечу. Он сидел, держа в руке письмо, а его щеки от персикового перешли в ярко-розовый цвет. В этот самый момент в кабинет зашел учитель. И как это обычно бывает, все быстро начали усаживаться на своих местах, тем самым, освободив, наконец, мою любовь от пристального внимания.
Я тоже решила отвернуться от него и, уткнувшись пустыми глазами в учебник, тут же почувствовала его взгляд на себе, но не стала встречаться с ним ответным взглядом, а лишь улыбнулась краем губ и покраснела.
Спустя два дня я нашла в своем учебнике клочок бумаги, на котором родным моему сердцу почерком было написано: «Кристина, я тоже тебя люблю», и в этот же миг на глазах выступили слезы, те самые слезы счастья, в которые я не верила до этого самого момента.
И сейчас, спустя десять с лишним лет, я стояла с таким же клочком бумаги, на котором красивым почерком было написано горячее признание в чувствах, и я почему-то вспомнила именно тот самый момент из далекого детства. «Я буду любить тебя, пока смогу дышать»… из этих слов состояла записка, оставленная в учебнике. Почерк узнала… Будь мне на тот момент 18 лет, и происходила бы данная ситуация в лучших обстоятельствах, то не было бы цены этой записке.
Через месяц после начала работы я практически каждый день находила в учебниках маленькие письма, как оказалось сейчас, эти записки писал мне тот самый ученик, который прикрыл меня в день полета телефона. Узнала я это тогда, когда однажды он сам подошел ко мне и самоуверенно вручил его новое письмо. Не знаю, что в этот момент руководило им, и что давало ему такую уверенность в себе.
Насколько я знаю, он был из хорошей семьи, рос в полноценной семье, которая пользовалась довольно высоким авторитетом. Внешне он выглядел очень опрятно. Речь его была всегда вежливой, и производил он впечатление грамотного и воспитанного молодого человека, из тех, что обычно встречают тебя в офисах банков или в коридоре какой-нибудь муниципальной администрации. Весь его внешний вид и поведенческий характер никак не стыковались с его нахождением в этом месте. На вопрос, как он оказался здесь, всегда отвечал без конкретики, ловко увиливая от ясного ответа и давая понять, что мне не стоит знать об этой графе его жизни, а бирка на его груди почему-то отсутствовала. Я могла бы спросить у начальника отряда о нем, но меня всегда что-то останавливало. Так до сих пор и не знаю, по какой статье он сидел, но почему-то догадываюсь, что это было связано с оборотом запрещенных веществ.
В своих письмах мне он всегда рассказывал о своем дне – о том, что ему снилось, как сидит возле окна барака и ждет лишь начала уроков, чтобы наконец-то встретиться со мной. На письма я не отвечала, но он упорно оставлял мне свои бумажки надежды после каждого урока.
В тот день, когда он подошел ко мне с очередным письмом, я сказала ему, что он делает это зря, прямым текстом объяснила, что у меня нет и не может быть к нему ответных чувств. На его лице я увидела смятение и недоумение.
– Значит, так? – спросил он довольно твердым голосом.
– Так, ты все правильно понял, – не менее четко последовал мой ответ.
– Не Вы, так другая будет. Возомнили из себя особенную? – риторически задал он вопрос, тут же одарив меня насмешливой ухмылкой и не дав мне времени на ответ, вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Я так и осталась стоять с этим клочком лжи в руках.
С тех пор на моих уроках он вел себя довольно вызывающе, а вскоре и вовсе пропал из виду.
Однажды после урока литературы на перемене ко мне подошел один из учеников и попросил помочь написать ему письмо своей девушке, с которой он познакомился по переписке.
– Ну, если не стесняешься, в принципе, могу, – протянула я, – просто покажи письмо для начала, попробую подправить, может, и добавлю чего-нибудь, – с добрым энтузиазмом добавила я. Он тут же достал из нагрудного кармана сложенный лист бумаги и протянул его мне.
– Вот, только начал, нужно середину и конец придумать, – сказал он.
Я взяла лист, начала читать и, прекрасно зная его способности в письме, сразу поняла, что и начало письма не обошлось без чьей-то посторонней помощи.
– И насколько у вас все серьезно? – спросила я.
– Для нее не особо, но, кажется, она
