Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В смысле «заочница»? Учится где-то? – не до конца поняв суть выражения, переспросила я.
– Нет, это мы так называем девчонок, с кем знакомимся здесь. Они на воле, а мы – тут. На уши к ним приседаешь, а они голову теряют. Вы же, девушки, любите ушами. Вот мы этим и пользуемся, так сказать. Был один у нас – помогал всем писать, учитель бывший. Да освободился недавно, вот и застопорилась вся наша фабрика писем. А он писал такие письма – с гарантией! Бывало, он понапишет нам шаблонов – только имена вставляй, какие хочешь. И шлем мы эти письма в разные города пачками, а девчонки так сразу и валят к нам. Сколько вон пацанов освободилось, и едут после зоны к ним прямым рейсом. А там и хата, и баба наготове. А когда ты здесь – помогают, «передачки» носят, документы собирают, бывает, и деньгами помочь могут. Грамотно только попроси, поплачь, пожалуйся на негуманный суд (после этой фразы он громко захохотал). Если тебе конкретно повезет – так и жениться можно, потом и «свиданки» пойдут. Хоп! А там и ребенка можно заделать по-быстрому, так и по УДО срок – всего делов-то. Да, все хорошо в этом деле. А если ничего и не выйдет толком, то хотя бы забываешься как-то, отвлекаешься от всего плохого, весело, в общем. Самое главное, нужно писать грамотно и красиво. Вот Вам и величие Вашего любимого русского языка! Ну что, поможете бедному «влюбленному»? – очень быстро, но весьма понятно вывалил он на меня весь свой монолог, разложив всю эту схему «любовных» отношений на зоне, чтобы я прониклась этой проблемой.
– Да уже как-то не особо хочется, – сказала я, почувствовав, как во мне появилось чувство некой женской солидарности, и, все еще находясь под грузом мыслей, протянула ему письмо обратно.
– Ну, я же с Вами по-честному, просто помогите, как к девушке обращаться, Вы же лучше нас разбираетесь в психологии женщин. Один раз прошу. Я Вам сейчас оставлю этот листок, ну, посмотрите хотя бы, может, там какие-то ошибки есть и все такое. Хотя бы так, – и легонько оттолкнул от себя ладонью мне письмо. Поняв, что он от меня не отстанет, будет стоять и просить до последнего, решила согласиться. Самое главное в том, что он не просит меня что-нибудь пронести, а это было на тот момент уже довольно больной темой.
– Ну, ладно, оставь. Посмотрю, – неохотно согласилась я, и когда он вышел из кабинета, взяла письмо, быстро исправила пару орфографических ошибок и отложила листок в сторону. Так и просидела около получаса в кабинете одна с мыслями о том, насколько же беззащитны женщины в нашей стране, об их вечном и непобедимом желании быть любимой хоть кем-то, и большим дефицитом настоящих мужчин «на воле».
Через некоторое время «на зоне» был объявлен День открытых дверей. В этот день, как правило, в колонию приезжают родные заключенных – их с сопровождением контролирующих заводят на территорию колонии и проводят экскурсионные мероприятия, где разрешают проводить время с близкими и свободно общаться с ними.
В «экскурсионный тур» входила и наша школа. Выйдя из класса после звонка на перемену, я увидела в коридоре толпу людей и сразу поняла, в чем дело. Эта толпа состояла, в основном, из женщин средних лет – судя по их поведению, это были мамы осужденных, и все они шли под руку с сыновьями. С ними был сопровождающий, он весьма живо рассказывал о школе, указывая на стенды и открывая двери кабинетов, но, кажется, многие не слушали его, трепетно смотря на своих мальчиков и полушепотом общаясь с ними. У одной из них в ладошке был сложенный в квадратик платочек, которым она то и дело вытирала слезы, наполняющие ее голубые глаза, и каждый раз, когда она проходилась платочком по лицу, ее морщинистые щечки становились ярко-розовыми. А затем, будто устыдившись собственных чувств, она поднимала глаза на сына и по-матерински, сквозь слезы, улыбалась ему очень доброй и нежной улыбкой, а сын в ответ шептал ей что-то, успокаивая, и тихо гладил мать по руке, при этом его дрожащие губы и покрасневший нос выдавали его собственные переживания.
Какой-то особенной трогательностью выделялась еще одна парочка. Молодая девушка и парень. Этот парень числился среди учащихся школы. Девушка была лет двадцати, максимум двадцати пяти. На ней была черная шуба и унты. О таких унтах я мечтала давно, но не могла их себе позволить, ибо стоили они по тем деньгам совсем недешево – почти добрую половину моей зарплаты. Из-под коричневой меховой шапки в стиле «якутянка» на плечи плавно спадала черная волна волос, которая еще сильнее выделяла бледный цвет ее кожи, а крупные и округлые черты лица «успокаивали» обведенные черной подводкой довольно узкие глаза. Она, стоя на носочках, обеими руками обнимала за шею своего спутника. Он в это же время, обхватив ее за талию, улыбался и целовал ее за кончик носа. Если б была возможность их нарисовать, то можно было «переодеть» его из тюремной робы в современный пуховик, унты и шапку-ушанку, а мрачный «зоновский» фон сменить на хвойный лес, заметенный белым, блестящим алмазным снегом, освещённый ослепительным весенним солнцем на фоне ярко-синего неба. Но они стояли здесь, в холодном сером коридоре колонии, куда он попал за растление несовершеннолетнего мальчика, а поймали его по видеозаписи, которая просочилась в интернет.
В дальнейшем я встречала эту девушку еще несколько раз на контрольно-пропускном пункте, где она стояла с огромными баулами «передачки» для своего любимого, и каждый раз ее лицо выражало волнение и одновременно счастье, которое обычно излучают окрыленные чувствами юные девушки. Таких девушек, как она, на самом деле были сотни, одни сменяли других, словно кто-то конвейером выпускал их из специализированного завода.
МНЕ МОЙ ТРУП НЕ СНИТСЯ
В пятнадцать лет коллекция моего альбома о маньяках превратилась в толстую тетрадь с пожелтевшими от клея страницами, которые вкусно хрустели при перелистывании. Я прятала этот альбом от всех в коробке из-под обуви, а на обложке его были изображены пушистые мультяшные зайчики, собирающие на поле цветы. Так было специально задумано, ведь нейтральная картина никогда не привлечет к себе
