оказалось поистине прекрасным местом для отдыха: живописная природа, сухой сосновый воздух, свежесть от воды, которая тихо плескалась под веслами.

Нежинская, по своему обыкновению, читала стихи и рассуждала о поэзии. В процессе ее монолога выяснилось, что она боготворит Анну Ахматову и недолюбливает Гумилева. Ада, напротив, обожала поэзию Николая Степановича. Почему-то ей представлялось, что Анна Андреевна была его единственной настоящей любовью, даже наваждением. Теперь и его разбитое сердце покоилось в бездонной шкатулке разбитых сердец…

Маруся и Лена отстали. Ада заподозрила, что они сделали это нарочно, чтобы избавить себя от необходимости выражать восторги после каждого стихотворения Юлии Сергеевны. Впрочем, поэтесса дошла уже до такой степени экстаза, что ничего вокруг не замечала.

– Плачут краски на грубом холсте

Над последнею каплей белил.

Вы поверили глупой мечте,

Но он вас никогда не любил.

Вы не ждали такого конца.

Только жить уже не было сил.

И дрожала рука без кольца

На чугунной решетке перил.

Вера Ивановна сзади тихонько всхлипнула. Чтобы остановить поток душераздирающей лирики, пришлось спешно искать новую тему для беседы. Ада не придумала ничего лучше, чем рассказать Нежинской о знакомстве с Саволайненами. Юлия Сергеевна слушала на удивление внимательно, а под конец воскликнула:

– Привезите их ко мне! Непременно привезите! Боже мой! Дети Чижовых. Ну надо же!

Вдруг выражение ее лица переменилось, окаменев в античной маске ужаса. Не в силах выговорить ни слова, она протянула руку, указывая за спину Ады. Лодка покачнулась, затем почти сразу последовал всплеск. Обернувшись, Ада не увидела Веры Ивановны. На воде расходились круги.

– Она… она сама… – с усилием вымолвила Юлия Сергеевна.

Над озером низко пролетели утки, распоров воздух резкими криками. Это вывело Аду из оцепенения, и она начала озираться по сторонам в поисках помощи. От лодочной станции к ним направлялся спасатель, но он был слишком далеко, а Вера как будто даже не пыталась всплыть на поверхность.

Медлить было нельзя. Ада стянула с себя платье, оставшись в сорочке, едва прикрывающей колени, сбросила туфли и нырнула в воду. Плавать она научилась в Гатчине, в том возрасте, когда у нее еще не было надобности в специальном купальном туалете. Вместе с Николенькой, сыном егеря Фетина, она часто пробиралась в Дворцовый парк – на Белое озеро. Спрятавшись в кустах от посторонних глаз, они раздевались до панталон, прыгали в воду и плескались и резвились до изнеможения. Отец положил конец невинным забавам, когда Аде исполнилось одиннадцать, а Николеньке шел пятнадцатый год.

Сквозь взбаламученную воду Ада силилась разглядеть кремовое платье Веры Ивановны. Отчего она так быстро пошла ко дну? Ведь оборки должны были замедлить погружение. Неужто готовилась? Ада вспомнила, как на причале Вера нервно прижимала к себе сумочку, казавшуюся тяжелой.

Камни, догадалась Ада. Вот что было в сумочке Веры Ивановны!

Мысленно повторяя: «Господи, спаси», она что было силы устремилась вниз, в озерные глубины. Наконец она увидела Веру. Та уже выпустила из рук сумочку, юбки раздулись, отчего у Ады невольно возникла неуместная ассоциация с бабой на чайнике. Страшнее всего были широко открытые, остекленевшие глаза. Они одновременно смотрели и не видели.

Ада обхватила Веру за талию, чувствуя, как в легких неотвратимо заканчивается кислород. Стало как будто темнее, ее словно медленно заворачивали в густой, тягучий мрак. Он сковывал движения. Слабый свет на поверхности почти померк, его заслонила длинная черная тень. Ада подумала о Додо, потом об отце. И улыбнулась.

А потом чьи-то сильные руки выдернули ее в ослепительно белое пространство, и она захлебнулась воздухом.

Вера Ивановна лежала на дне лодки, шумно и прерывисто дыша. Спасатель, немолодой финн с залысинами на лбу, выпрямился, облегченно отер пот со лба и обернулся к Аде, сидящей на корме. В его седых усах блестели капельки воды.

Аду, закутанную в два покрывала, сильно знобило. Мысли хаотично блуждали в голове, и она заставила себя сосредоточиться на лице спасателя. Лицо было добрым.

– Лео Мутанен, – сказал он. Ада не сразу поняла, что он назвал свое имя. Она назвала свое.

В первый миг, когда он поднял ее из воды, ей почудилось, будто перед ней отец, но теперь она видела, что он совсем не похож на Михаила Андреевича. Тем не менее Ада чувствовала необъяснимое расположение к этому человеку – возможно, из-за его улыбки, искренней и слегка застенчивой.

– Если будете искать работу, место на лодочной станции – ваше.

Она улыбнулась в ответ. Нестерпимо яркие солнечные блики превратили поверхность озера в расплавленное золото. Неподалеку раскачивалась лодка, в которой сидела Нежинская.

– Душенька, умоляю, скажите, что Верочка жива!

– Да, Юлия Сергеевна. Жива. Обошлось.

– Слава богу, слава богу! Надо возвращаться. Эй, любезный, – окликнула она Лео Мутанена, – доставьте меня на берег!

Финн привязал лодку Нежинской к своей и сел на весла. Несколько минут плыли молча, потом он заговорил с Адой:

– Вы храбрая барышня. Ваша подруга жива лишь благодаря вам. Я бы не успел.

– Если бы не вы, господин Мутанен, мы бы обе утонули. Благодарю вас за спасение.

– Вероятно, это мое призвание, хотя прежде я служил комиссаром по уголовным делам, пока полицию не распустили в семнадцатом году. Тогда передо мною встал выбор: вступить в шюцкор – Охранный корпус Финляндии, Белую гвардию – или примкнуть к отрядам красных. Но я предпочел спасать утопающих.

– Мудрое решение, – снова улыбнулась Ада. Отчего-то в обществе Лео улыбаться было так же естественно, как дышать. – Вы хорошо говорите по-русски.

– Ничего удивительного. Русский в течение семнадцати лет был третьим официальным языком Великого княжества Финляндского. И разумеется, языком делопроизводства. Мне волей-неволей пришлось его выучить. А у вас, смею предположить, финские корни?

– Да, это так. Но, боюсь, все известные мне финские слова можно пересчитать по пальцам.

Они подплыли к лодочной станции одновременно с Леной и Марусей. Пока второй спасатель помогал барышням сойти на пирс, Лео на руках перенес Веру Ивановну в павильон – деревянное сооружение на сваях, оборудованное наблюдательной вышкой. Снаружи на фасадах висели спасательные круги. Лодки швартовались у пирса, который соединял станцию с берегом.

– Нужно послать за доктором и за Владимиром Федоровичем! – воскликнула Нежинская, врываясь в павильон.

– Не надо… доктора… – слабым голосом проговорила Вера Ивановна, которую уложили на кровать в закутке спасателей.

– Как она? – допытывалась перепуганная Маруся.

– С госпожой Шпергазе всё будет хорошо. Сейчас ей надо отдохнуть.

Лена вполголоса продиктовала адрес, настояв, чтобы мужа потерпевшей привезли как можно скорее. Спасатели кликнули белобрысого мальчишку лет десяти, что-то сказали ему по-фински, и мальчишка помчался в лес.

– Не волнуйтесь, дамы, – обратился к