магнитного склонения, наталкивающего на мысль, что мир не является идеальной сферой; природный талант к навигации, позволивший ему совершить столь трудный переход через коварное Карибское море; особенно – доказательство того, что от Гондураса до Бразилии простирается единый массив суши. Любого из этих достижений было бы достаточно, чтобы прославить его память в веках; вместе же они составляют непревзойденный триумф[147]. Но, с точки зрения Колумба, ни один из этих успехов не стоил даже упоминания в сравнении с непоколебимым убеждением, что все его открытия были сделаны в Азии. «Мир мал, – настаивал он, – все это доказано теперь на опыте»[148].

Колумб вернулся в Испанию 7 ноября 1504 г., снова бросив якорь в порту Санлукар-де-Баррамеда. Менее чем через три недели, 26 ноября, умерла королева Изабелла. Адмирал глубоко переживал эту утрату, хотя и утешал себя: «Мы можем быть уверены, что она попала на небеса и теперь свободна ото всех тревог этого неблагодарного и утомительного мира»[149]. В этих словах трудно не заметить влияние личного опыта. Несмотря на материальное благополучие, которого он добился в последние годы – особенно после того, как с Эспаньолы прибыло причитавшееся ему золото, – его здоровье было подорвано. Он также утратил доверие к королю, чей разум, по его мнению, был занят идеями, среди которых не было места ни поиску пути в Индию, ни даже завоеванию Иерусалима. Слабая надежда, что новые кастильские монархи, Филипп Бургундский по прозвищу Красивый из дома Габсбургов и его жена донья Хуана, поддержат проект Колумба так же, как это делала покойная королева, таяла в его сознании по мере того, как ухудшалось его здоровье. К тому времени, когда 26 апреля 1506 г. Филипп и Хуана прибыли в Кастилию, Колумб был уже слишком болен, чтобы покинуть Вальядолид и отправиться к ним на аудиенцию. «Надеюсь, вы поверите, – сообщал он им в письме, которому предстояло стать для него последним, – что я никогда так страстно не надеялся на выздоровление своего хрупкого тела, как когда мне сообщили, что ваши высочества должны приехать в Испанию… чтобы я мог предоставить себя к вашим услугам… Но Господь наш в своей мудрости распорядился иначе»[150]. Через несколько недель, 20 мая 1506 г., Колумб умер.

Глава 3

Эспаньола

Назначение Николаса де Овандо новым губернатором Эспаньолы в сентябре 1501 г. ясно выразило растущее недовольство Изабеллы и Фердинанда взглядами Колумба на то, как следует управлять недавно открытыми землями. Этот пятидесятидвухлетний аристократ был членом одного из древних рыцарских орденов Испании, ордена Алькантара, который одновременно являлся военной и монашеской организацией. Орден возник в XII в. прежде всего из насущной необходимости противостоять натиску халифата Альмохадов, который к 1172 г. покончил с династией Альморавидов в берберских регионах Северной Африки и успешно распространил свою власть на всю исламскую Испанию. Поскольку основной задачей рыцарских орденов была оборона уязвимых приграничных земель, их членам были пожалованы большие территории в стратегически важных районах вдоль границы. Уже вскоре эти территории были сильно милитаризованы благодаря построенным в ключевых точках крепостям и монастырям, где располагались рыцарские общины, сочетавшие признаки религиозного и военного братства[151].

Смысл существования военных орденов понимался в рамках логики Крестовых походов: это была борьба с неверными. Однако у воинственных рыцарей был еще один стимул: возможность обогатиться. В обществе, где высшие почести оказывались мужчинам, демонстрирующим храбрость и благородство, рыцари естественным образом пришли к пониманию завоеваний и разграбления как законных средств обогащения. Тем самым военные ордена способствовали развитию hidalguía (этот термин происходит от кастильского существительного «идальго» – hidalgo – буквально «чей-то сын») – представления, согласно которому наиболее почитаемыми членами общества были те, кто добился богатства с оружием в руках. Именно эта идея подпитывала Реконкисту – в первую очередь миграционное движение на юг вслед за наступающими армиями – и способствовала повсеместному распространению чувства презрения к традиционному и стабильному богатству тех, кто вел оседлую жизнь. В итоге огромные слои кастильского общества вскоре прониклись идеалами, берущими свое начало в неписаном кодексе приграничной воинской чести и теперь получившими дополнительную популярность благодаря распространению рыцарских романов с их рассказами о невероятных подвигах, совершенных благодаря несгибаемой силе характера и неизменной добродетели[152].

Изабелла и Фердинанд сознательно поощряли этот дух, сделав Гранаду ареной удовлетворения амбиций именно таких людей. Тем не менее монархи также проявляли глубокую симпатию к растущим антиаристократическим настроениям, которые распространялись в кастильских городах; в частности, во время гражданской войны, разразившейся из-за спорности прав Изабеллы на престол, они быстро осознали, что жители городов являлись их чуть ли не самыми преданными сторонниками[153]. Соперничество между аристократией и растущими городскими центрами Кастилии, благосостояние которых было обусловлено развитием в королевстве производства шерсти и связанных с ним текстильных промыслов, исподволь нарастало уже более века. Сформировавшаяся в итоге общенациональная сеть рынков и ярмарок стала залогом значительного улучшения дорожной системы и широкого хождения денег. К середине XV в. аристократия столкнулась с энергичной городской элитой как раз в тот момент, когда стоимость всего, что так или иначе касалось военного дела, – лошадей, оружия и доспехов – выросла за последние полвека втрое[154].

Многие из этих аристократов не могли похвастаться особой древностью родословной. Некоторые из фамилий, гремевших в Испании накануне путешествий Колумба, – Мендоса, Айяла, Веласка, Понсе де Леон – принадлежали к семьям идальго, получившим титулы и земли от дома Трастамара (королевской династии, правившей Кастилией с прихода к власти Энрике II в 1369 г.). Рост цен заставил этих недавних аристократов разнообразить привычные занятия и искать новые источники благосостояния. Их манили крупные города с их соблазнительным образом жизни и возможностью более жесткого политического контроля над городской элитой. Однако здесь они часто встречали отпор со стороны все более уверенных в себе городских патрициев, которые, занимая ключевые должности в местных органах власти, были более чем готовы требовать у короны защиты от растущих посягательств аристократии[155]. Во время гражданской войны 1474–1479 гг. Изабелла и Фердинанд быстро осознали, какие огромные преимущества можно извлечь из подобного положения дел. В частности, у Фердинанда были свежи воспоминания о той ключевой роли, которую города сыграли в борьбе с королевской тиранией в Арагоне; так почему было не использовать их против зарвавшейся аристократии в Кастилии?

В этом состояло одно из ключевых нововведений их правления. Монархи продвигали идею о важности короны в функционировании городского правосудия с помощью трех ключевых институтов: эрмандадес (hermandades – буквально «братства») – своего рода городской полиции; коррехидоров (corregidores – буквально «соправители», хотя с испанского это слово также можно перевести как «исправители») – королевских чиновников, назначенных представлять корону в определенных городах и провинциях; и аюнтамьенто (ayuntamientos – буквально «место соединения» или «место объединения») – муниципальных органов, которые заменили прежние, более неформальные городские учреждения и были напрямую подчинены королевской власти. Конечно, аристократы, которые сохранили верность короне во время гражданской войны, были щедро вознаграждены; тем не менее монархи также заботились о том, чтобы контролировать их, и запретили им вести частные войны. Вскоре знать осознала, что ее собственное имущество и влияние зависят от королевской поддержки. Таким образом, сильная монархия воспринималась как необходимость и аристократией, и городской элитой[156].

Подготовка к отъезду Овандо на Эспаньолу обнажила многие из этих противоречий. Уже сам выбор его кандидатуры четко указывал на попытку монархов найти в Новом Свете компромисс между двумя конфликтующими в позднесредневековой Испании силами. Овандо являлся одновременно и выходцем из старой знати, и преданным королевским слугой, готовым проводить новую политику городского правосудия. В свою очередь, чиновником, назначенным готовить к отплытию его флот – самый большой из всех, что пересекали к тому моменту Атлантику, – был дон Диего Гомес де Сервантес. Являясь коррехидором Кадиса, дон Диего относился именно к тому типу бюрократов, на который Изабелла и Фердинанд полагались в своих усилиях по укреплению королевской власти в городах. Дон Диего, однако, также был членом одной из старейших