Свадьбу 8 марта 1506 г. сыграли в небольшом городке Дуэньяс, в нескольких километрах к северу от Вальядолида. Двумя месяцами ранее Филипп и Хуана отплыли в Кастилию из фламандского порта Флиссинген, но попали в сильный шторм в проливе Ла-Манш. Добравшись после кораблекрушения до южного побережья Англии, Филипп угодил в ловушку навязчивого гостеприимства английского короля Генриха VII, который отказывался отпустить герцога, пока тот не подпишет новый англо-бургундский договор, включавший весьма выгодные для англичан условия о взаимной торговле. Только 16 апреля – спустя более месяца после свадьбы Фердинанда и Жермены – Филиппу и Хуане было позволено продолжить свое путешествие в Кастилию. Через десять дней они достигли галисийского порта Ла-Корунья[175].

20 июня Фердинанд и Филипп встретились в захолустном поместье Ремесала в регионе Санабрия на северо-западе Испании. Напряжение вскоре спало, поскольку два монарха быстро пришли к взаимоприемлемому соглашению о том, что Хуана не годится для управления страной[176]. Не прошло и недели, как Фердинанд отказался от своих претензий на регентство, а 12 июля в Вальядолиде кортесы – кастильский парламент – утвердили Филиппа в качестве законного короля страны. Теперь Фердинанд мог спокойно сосредоточиться на делах Арагонской короны, для чего он и отправился 4 сентября в Италию, чтобы реорганизовать там политическое устройство подвластного Арагону Неаполитанского королевства[177]. Тем временем Филипп и Хуана перебрались в Бургос, в картузианский монастырь Мирафлорес, где, демонстрируя характерную гордыню, которую прежде уже подметили принимавшие его англичане[178], Филипп принялся впечатлять своих новых подданных усердием во время игры в пелоту. В очередной раз он вышел играть очень жарким днем 25 сентября, после чего залпом выпил большой кувшин ледяной воды, что вызвало у него сильные судороги. Еще до заката он был мертв[179].

Смерть Филиппа погрузила несчастную Хуану в глубокую депрессию, что лишь подтвердило слухи о ее безумии. В результате был учрежден временный регентский совет во главе с бывшим духовником Изабеллы, францисканским кардиналом Франсиско Хименесом де Сиснеросом, а Фердинанду отправили послание с просьбой немедленно вернуться в Кастилию. С невозмутимостью, так впечатлившей Никколо Макиавелли[180], Фердинанд продолжил путешествие в Неаполь, ответив, что всему свое время, и поддержал кандидатуру Сиснероса в качестве регента. Он вернулся лишь в августе 1507 г., через 11 месяцев после отъезда, и наконец взял под контроль кастильские дела. С момента смерти Изабеллы прошло почти три года, и в течение всего этого времени о Новом Свете практически не вспоминали. Тем временем население Эспаньолы росло.

К 1507 г. на острове проживало уже несколько тысяч испанцев, которым была предоставлена привилегия ввозить без уплаты налогов все виды текстильных товаров, продуктов питания, крупного рогатого скота и лошадей. Овандо отправил в Испанию письмо с просьбой на время приостановить миграцию в Новый Свет. Его также критиковали при дворе за чрезмерный фаворитизм. Когда эти жалобы дошли до вернувшегося короля Фердинанда, его реакция оказалась крайне резкой.

Едва прибыв из Италии, король приказал тридцатилетнему сыну Колумба, Диего Колону, который теперь унаследовал от отца титул адмирала, взять на себя управление Эспаньолой. Решение не было совсем уж неожиданным. Сам Овандо, все сильнее тяготившийся бесконечными конфликтами и распрями на острове, уже некоторое время просил о замене – хотя, что характерно, когда соответствующее решение все же было принято, он выразил удивление. Ни для кого не было секретом и благожелательное отношение Фердинанда к Колону, которого часто можно было видеть при дворе. Даже давний соперник Колумба Хуан Родригес де Фонсека, в то время епископ Паленсии и фактический министр по делам «Индий», был вполне доволен таким назначением. На это, несомненно, повлиял тот факт, что Колон недавно женился на Марии де Толедо-и-Рохас, племяннице герцога Альбы – человека, с которым не горел желанием конфликтовать ни сам Фонсека, ни, если уж на то пошло, кто-либо другой в Кастилии[181].

Получив инструкции от короля 3 мая 1509 г., примерно через два месяца новый губернатор прибыл в Санто-Доминго в сопровождении огромной свиты, достойной его аристократической супруги. Но далеко не все обстояло так, как казалось на первый взгляд. Хотя за ним и признали наследственное право на титул адмирала, лишь немногие из других привилегий, предоставленных Колумбу по первоначальному соглашению 1492 г., имели к тому времени реальную силу. В своих инструкциях король рекомендовал новому губернатору по всем финансовым вопросам слушаться казначея Мигеля де Пасамонте, которого отправили на остров раньше Колона с особым поручением контролировать деятельность последнего. Король также писал, что Овандо, предшественник Колона, был известен «весьма похвальным способом ведения дел», и поэтому Диего следовало получить от него письменные рекомендации по управлению островом, которых и придерживаться. В остальном инструкции Фердинанда в точности продолжали политику его покойной супруги; в частности, одним из ключевых приоритетов было обращение таино в католичество и распространение среди них христианских добродетелей. Чтобы облегчить эту задачу, нужно было заверить всех касиков, что испанцы будут хорошо к ним относиться.

Конечно, это было не единственной задачей губернатора. Он должен был запретить селиться в «Индиях» любым иностранцам, в том числе маврам, евреям и еретикам. Все празднества таино должны были проходить не иначе, как «принято у жителей наших королевств». В тесном сотрудничестве с Пасамонте новый губернатор должен был стремиться к максимальному увеличению объемов добычи золота. Связанная с этим проблема, до тех пор не казавшаяся столь явной, состояла в том, что численность таино, похоже, начала катастрофически сокращаться. Поэтому губернатору было рекомендовано провести перепись населения Эспаньолы и тщательно фиксировать любые колебания в численности населения[182]. Между тем на остров теперь требовалось завозить работников извне.

В феврале 1510 г. Фердинанд разрешил отправить на золотые прииски Эспаньолы 200 африканских рабов. В точности неясно, должно ли было это решение восполнить нехватку работников из числа таино, которые, как сформулировал король, «слабы в деле дробления камня»[183]. Однако на тот момент неотложная необходимость в этом не ощущалась – во всяком случае, по словам самого Диего Колона; катастрофическая убыль населения станет главным предметом для беспокойства лишь немного позднее. Губернатора больше всего волновало движение судебного иска против короны, который он подал при отбытии из Испании, требуя соблюдения своих законных наследственных прав в соответствии с условиями документа, подписанного его отцом в 1492 г. Наконец 5 мая 1511 г. заседавший в Севилье королевский совет объявил, что наследственные права нового губернатора должны быть признаны – но распространяться они будут не на все территории к западу от установленной Тордесильясским договором демаркационной линии, как того требовал Колон. Под юрисдикцию Диего попали только Эспаньола и другие земли, открытые Колумбом. Хотя это был не тот результат, на который надеялся новый губернатор, тем не менее это было существенным улучшением его положения. Он немедленно инициировал подготовку новых морских экспедиций, среди которых был и поход флота под командованием его друга Хуана де Аграмонте, который – явно с учетом воспоминаний Колумба – получил приказ направиться в сторону Панамы и за нее[184].

Тот факт, что Диего Колон чувствовал себя теперь полноправным правителем, виден по его реакции на учреждение в 1511 г. первой аудиенсии (audiencia) – судебной палаты – в Санто-Доминго. В отличие от испанских аудиенсий, которые были чисто судебными учреждениями, многие из судей, назначенных в новый орган на Эспаньоле, считали себя уполномоченными принимать участие и в коммерческих сделках, и в управлении новыми территориями. Если Колона и возмущало это потенциальное посягательство на его губернаторский авторитет[185], коммерческие интересы новых судей беспокоили его меньше, и он относился к ним с холодным реализмом. Вскоре эти новые судьи зарекомендовали себя как наиболее предприимчивые торговцы жемчугом и туземными рабами.

Эта беспрецедентная практика вовлеченности судей в коммерческие дела не шла на пользу репутации испанской правовой системы. Вся эта история пришлась на период нарастания на Эспаньоле напряженности, вызванной резкой критикой работы администрации. Эта критика исходила от нескольких доминиканских проповедников, осуждавших с кафедры жестокое обращение