этой насильственной практики. Для начала он не внял предупреждениям Колумба об урагане, что обернулось потерей 23 кораблей вместе с 200 000 золотых песо и всеми документами, относящимися к губернаторству его предшественника Бобадильи. Затем вспышка дизентерии унесла жизни множества колонистов, которые направлялись к золотым приискам в районе Сибао на северо-западе острова; оставшиеся в живых вернулись в Санто-Доминго с осознанием того, что, по лукавому выражению Лас Касаса, «золото не плоды, висящие на дереве и ожидающие, когда их сорвут». Доставляла головной боли и привычка слуг-таино сбегать при любой возможности, оставляя своих испанских хозяев «стоять на коленях, загружать повозки и таскать грузы на плечах». Вскоре изнеможение, жара и голод взяли свое. К концу 1502 г., примерно через восемь месяцев после прибытия Овандо, 1000 испанцев умерли, 500 были больны, а 300 старых поселенцев, к огорчению губернатора, по-прежнему распоряжались своими энкомьендами[168].

Овандо был преисполнен решимости взять под свой контроль все остальные поселения туземцев. В конце 1502 г., примерно в то же время, когда он распорядился строить порт Пуэрто-Плата на северном побережье, губернатор начал исследовать регион вокруг Консепсьон-де-ла-Вега. Затем он отправил другую экспедицию на восток острова, и в ходе нее испанский мастиф случайно загрыз до смерти касика Саоны. Ситуация стремительно накалилась. Когда таино в отместку убили восьмерых испанцев, Овандо послал восстанавливать порядок 400 человек. Многие из побежденных туземцев были «законно» порабощены, поскольку были взяты в плен в ходе «справедливой войны»[169]. Осенью следующего года Овандо с 70 всадниками и 300 пехотинцами отправился в область Харагуа, где закрепились бывшие союзники Ролдана, не желавшие признавать власть нового губернатора. Там одна из правительниц местных племен, принцесса Анакаона (мать той самой молодой красавицы, которая стала причиной ссоры между Ролданом и Геварой во время третьего путешествия Колумба), устроила новому губернатору пышный трехдневный прием. Заподозрив в этом подвох, Овандо предложил продемонстрировать туземцам кастильское искусство верховой езды. Правительницу и местных старейшин завели в дом, из которого они могли наблюдать за зрелищем, однако вся затея оказалась спланированной Овандо западней – люди губернатора подожгли здание, добив всех, кто выжил при пожаре. Анакаону доставили обратно в Санто-Доминго и повесили на центральной площади как мятежницу[170].

Этот глубоко трагический момент – далеко не первое из многих злодеяний, омрачивших первые десятилетия испанского присутствия в Карибском бассейне, – очень напугал туземцев и погрузил в печаль и стыд испанский двор. Одним из очевидцев расправы стал Диего Мендес, присланный застрявшим на Ямайке Колумбом и только недавно достигший побережья Харагуа после героического пятидневного перехода на каноэ. Он с горечью рассказывал об увиденном всем и каждому, пытаясь пробудить совесть в испанских жителях Санто-Доминго. Среди них был и молодой Бартоломе де Лас Касас, который много лет спустя знаменитым образом поведает о многих подобных инцидентах во всех подробностях, чтобы ужаснуть испанский двор.

Лас Касас будет описывать обращение европейцев с коренными жителями Нового Света как ад на земле: шайки тиранов и воров, которые пытают и убивают, продираясь сквозь континент и оставляя за собой разрушения апокалиптических масштабов. Если историки желают найти безжалостное осуждение действий Овандо в Харагуа, им стоит начать с сочинений Лас Касаса. Тем не менее на протяжении всего своего повествования Лас Касас, рассказывая о злодеяниях, редко упоминает конкретные имена. Он обезличивает испанцев, называя их «голодными волками», «тиграми и дикими львами, не вкушавшими мяса в течение нескольких дней», которые убивали индейцев, «как режут и убивают ягнят на бойне», и создавали «хаос, достойный самого Люцифера»[171]. В другом месте Лас Касас упоминает Овандо как хорошего и набожного человека, который «любил справедливость» и чья честность проявлялась как на «словах, так и на деле». Открытый враг «алчности и корыстолюбия», Лас Касас описывает губернатора как человека, излучавшего авторитет, что делало его превосходным правителем. Единственная претензия Лас Касаса к Овандо состоит в том, что тот, к сожалению, никогда не понимал индейцев. Это наблюдение говорит о многом[172].

Бойня в Харагуа заставила Овандо осознать те огромные трудности, с которыми он должен был столкнуться при реализации планов Изабеллы и Фердинанда по созданию на острове поселенческой общины. Он прибыл с намерением навязать свою власть уже жившим там колонистам – сообществу ветеранов, которые впервые прибыли на Эспаньолу еще в 1493 г. вместе с Колумбом. Но эти поселенцы оказались просто незаменимыми; одним из них был и его новый наместник в Харагуа, Диего Веласкес де Куэльяр, который стал добровольным соучастником совершенных там зверств. Чтобы хоть как-то совместить яростное стремление этих людей к независимости от королевского контроля с требованиями самих монархов, Овандо пришлось искать пути к примирению. Уже вскоре он мог заверить монархов в том, что достигнутый на острове компромисс приносит свои плоды, поскольку золотодобывающий промысел наконец начал обеспечивать те объемы драгоценного металла, которые обещал еще Колумб: 15,3, 17,5 и 16,8 млн мараведи (marаvedís) в 1504, 1506 и 1507 гг. соответственно[173].

К этому времени уже давно работала Торговая палата Индий (Casa de Contratación de Indias) – основанное в Севилье королевским указом от 20 января 1503 г. учреждение, через которое должна была идти вся торговля с Новым Светом и которое сочетало в себе функции биржи, органа учета кораблей и капитанов, судебной инстанции и центра сбора информации. Торговая палата Индий была в целом создана по образцу португальской Палаты Гвинеи (Casa da Guiné), которая организовывала всю внешнюю торговлю Португалии до тех пор, пока в 1498 г. специально для работы с недавно открытыми территориями не была создана Палата Индии (Casa da India), но существенное влияние на нее также оказал и Консулат Бургоса (Consulado de Burgos). Это учреждение было основано в 1494 г. для организации поставок шерсти из баскских и кантабрийских портов и создавалось по аналогии с подобными структурами, существовавшими в Барселоне, Валенсии и Пальма-де-Мальорке. Однако Торговая палата Индий имела больше полномочий, в том числе обладала правом налагать штрафы, заключать в тюрьму злоумышленников и требовать залог. Ни одно другое учреждение не воплощало так ясно решимость Изабеллы и Фердинанда установить прочный контроль над своими новыми владениями, но по иронии судьбы именно в эти годы кастильские поселенцы на Эспаньоле начали получать в собственный карман весьма значительные доходы.

Строительный бум, охвативший Санто-Доминго в первом десятилетии XVI в., был свидетельством того, что корона и поселенцы начали налаживать рабочие отношения, в которых превалировал взаимовыгодный симбиоз, а не ревнивое соперничество. Среди зданий, ставших символами прочной власти испанских колонистов на Эспаньоле, были дворец губернатора, госпиталь Сан-Николас-де-Бари, внушительная трехбашенная крепость Форталеса-де-Санто-Доминго и недурные резиденции самого Овандо и некоторых других первопроходцев, вроде генуэзского купца Джеронимо Гримальдо. Все эти крепкие каменные строения стоят и по сей день.

Смерть королевы Изабеллы в ноябре 1504 г. лишила коренных жителей Эспаньолы их самой верной защитницы, но также и привела в некоторое замешательство кастильских подданных покойной. Технически Фердинанд был всего лишь королем Арагона и теперь не более чем бывшим королем-консортом Кастилии. Вакуум власти привел к напряженности, которая вскоре переросла в беспорядки по всему королевству, когда аристократы захватывали города, а городские советы разделялись на враждующие фракции. Изабелла, однако, завещала Фердинанду «руководить и править»{10} во всех ее владениях, сделав особую оговорку, что если ее дочь Хуана, законная наследница престола, которую, однако, все считали психически неуравновешенной, будет сочтена неспособной к руководству страной, то Фердинанда должны будут провозгласить регентом: «До тех пор, пока инфант дон Карлос, мой внук… не достигнет законного возраста для руководства и управления… самое меньшее – 20 лет». Торопясь укрепить свое положение, Фердинанд начал чеканить кастильские монеты с надписью «Фердинанд и Хуана, король и королева Кастилии, Леона и Арагона» – шаг, который только рассердил мужа Хуаны и законного наследника Кастилии, герцога из дома Габсбургов Филиппа Бургундского. Но Фердинанд не пользовался доверием большинства кастильцев – не в последнюю очередь потому, что, надеясь обзавестись собственными наследниками мужского пола, спешно женился на восемнадцатилетней племяннице французского короля