class="p1">– Это да. Но они хороши. – Мы снова засмеялись, обстановка разрядилась.

– Хотя мы всегда пользовались сайтами знакомств.

– О чем ты? – спросил он с любопытством.

– Те старые чат-румы были по сути сайтами знакомств… А помнишь «Эм-Эс-Эн» [20]? Один большой сайт знакомств.

– Тот мессенджер? Да неправда.

– Разве? То есть ты заходил туда ради высокоинтеллектуальной беседы и глобальных новостей?

Джалиль потупил глаза в сторону, вспоминая далекое прошлое.

– Вот именно! – вторгся я в его ностальгию. – Мы были озабоченными подростками, которые просят девчонок включить вебку.

– Когда все было так просто.

– Так кто же эта девушка?

Он расплылся в широченной улыбке.

– Ее зовут Амина. Очень красивая. Показать фотку?

Он потянулся к ноутбуку, но я остановил.

– Не надо, просто расскажи о ней, – сказал я.

Для него красота всегда была чем-то материальным, как картинка, которую надо показать и увидеть.

– Ну, ее семья из Пакистана, она скромная, ищет долгих отношений с перспективой семьи. – Он рассказывал: лицо его светилось, будто под кожей сидели светлячки, или будто он маленький мечтающий ребенок, у которого спросили, кем он хочет стать, когда вырастет; тогда казалось, что все возможно.

– Мы общаемся уже две недели, она такая классная. У нее очень сексуальный голос, когда мы говорили по телефону, у меня даже вста…

– Стоп! Без подробностей!

– Что? – засмеялся он.

– Слишком много подробностей, – ответил я, и он вновь засмеялся, я тоже засмеялся и смотрел, как он светится радостью.

Часть II

Абсурд

Глава 12

Окленд, Калифорния; 10.04

Майкл идет вдоль 64-й улицы. Безмятежное воскресное утро. Он один, и лишь прохладный ветерок следует за ним. На земле под ногами хрустят осенние листья. Темно-коричневые ботинки сливаются с облетевшей листвой деревьев, тянущихся макушками ввысь. Дома аккуратно расставлены и выкрашены в разные оттенки: от серого к голубому, в красный, белый и так далее. Ему тут не место, в своем теле тоже. Майкл проходит дома, каждый из которых отзывается воспоминанием. Навстречу по улице идет пожилая женщина, а перед ней на поводке топает собачка какой-то милой породы с темной шерстью. Он собирается улыбнуться и поздороваться.

Слева от Майкла не похожий на другие дом: покосившийся, ветхий; деревянная обшивка выцвела, краска облезла, как обожженная кожа. Буйная ярко-зеленая поросль вылезла на тротуар и захватила стены дома. Она покрыла весь гараж и начала поглощать машину, контрастно выделяясь на покрытом ржавчиной голубом. На втором этаже два окна: одно заколочено, другое треснуто, стеклянные лампы, овитые черной ковкой, а рядом лестница к заколоченной двери. Этот дом устал, устал от жизни. Он выглядит так, как я себя чувствую.

Майкл садится на ступени. Пожилая женщина приближается, собачка бодро машет хвостом впереди. К его удивлению, вид чужака не трогает женщину. Они здороваются. Радостный питомец подходит к Майклу.

– Вы ей нравитесь, – говорит женщина. – Ей немногие по душе.

– Я просто шел мимо и увидел этот дом, – указывает на здание Майкл. – Вы не в курсе, что с ним случилось?

– Ох, – отвечает она, – здесь был ужасный пожар, – пауза, – года два назад. – Дальше она рассказала, что владелица здания хотела реставрировать его, но так и не сделала этого. Майкл стоит, молча внимая истории. Женщина с собакой заканчивает рассказ и уходит. Он идет дальше по улице, думает о здании, которое раньше было чьим-то домом. О воспоминаниях, все еще витающих, живущих в каждой комнате, о смехе и плаче, о запахах: горячей еды и парфюма, а потом гари, гари, еще гари. Может, дома совсем как люди. И нам тоже очень нужен уход, а еще нечто живое внутри нас, чтобы сами мы были живыми. Хотя какая разница, ведь мы в итоге все возвращаемся к природе, к смерти, подчиненные воле земли. И может, может, в самые откровенные моменты бытия все мы – просто дома, которые горят, а любовь – это спасающая нас вода. Может, любовь – это когда кто-то видит всю разруху после пожара, всю красоту в нас (наши воспоминания и истории), ремонтирует нас и превращает в дом для жизни.

Майкл доходит до конца улицы и сворачивает налево. Перед ним возникает церковь с большим крестом над входом. На лужайке перед ней тоже стоят кресты – десятки, дюжины, – покрытые белоснежной краской, с именами и датами. У него за спиной раздается чей-то голос, объемный, с прокуренной сипотцой и вибрато:

– Кресты поставлены за каждого застреленного в городе в этом году.

Майкл оборачивается и видит мужчину, высокого и широкоплечего, в кожаной куртке, темных очках, тонкие пряди блестящих черных волос падают на его загорелое, подернутое щетиной лицо.

– Их поставили работники церкви, они много делают на общее благо. Осознают значимость памяти. Некоторые в честь детей, некоторые в честь взрослых… – Мужчина указывает. – Этот вот моей дочери… – Голос его уходит в смиренность.

– Соболезную вам, – говорит Майкл после секундного шока. Мужчина кивает ему.

– Такая утрата человеческой жизни. Зайдите обязательно, – говорит мужчина, указывая на церковный портал с огромными распахнутыми дверьми.

Майкл колеблется, слова вылетают прерывисто, как звуки сломанного двигателя.

– Я не самый благочестивый прихожанин…

– Не переживайте об этом, – прерывает его мужчина, – я тоже. – Его лицо освещается заразительной улыбкой, которая обуревает их обоих.

Майкл проходит в церковь следом за мужчиной. В конце ряда со скамьями висит наполированный до блеска Черный Иисус, весь черный и сияющий в лучах пробивающегося сквозь витражные окна света. Майкл идет за мужчиной, к левой скамье, мимо радушных лиц. На стенах как будто портреты святых, но при ближайшем рассмотрении становится понятно, что это мировые лидеры: Мартин Лютер Кинг, Сесар Чавес [21], Мать Тереза, просто изображены как святые – с нимбами над головами. Майкл воображает рай, где они обитают, справедливый рай, где вечно царит мир. Он видит на стене плашку с надписью «memento mori» на стене, когда они садятся.

Преподобный обращается к пастве. Акцент его звучит так, будто он побывал на разных материках и в разных океанах, будто у него далеко не один дом. Голос его звучит очень уверенно, словно произносит не свои, а чьи-то чужие слова. Майкл вслушивается, но не в слова, а в вибрации воздуха – ласкающую ухо гармонию, медитацию, молитву, так не похожую на то, что он слышал раньше.

Он впервые оказался в церкви после похода в церковь Мами и ни за что не вернется туда, пусть хоть второе пришествие случится. Да он и не сможет вернуться. Нет такого варианта. Все мосты сожжены. Однако здесь Майкл ощущает себя иначе;