к входу на станцию, я опустил зонт и вернул его Сандре. На ее лице возникла самодовольная улыбка победителя. Мимо проехала машина, обрызгав меня водой из огромной лужи, и теперь вся моя одежда была насквозь пропитана грязной дождевой водой. Сандра снова рассмеялась – какой мелодичный у нее голос, – а я стоял, промокая еще сильнее.

– Ха-ха, с удачей у тебя не очень. Посмотри только. Я люблю тебя, – произнесла она, все еще смеясь.

– Что? – спросил я.

– Что? – переспросила она, еще хихикая, пока доставала из сумки бумажные салфетки, чтобы протереть мне лоб.

– Вряд ли это сильно поможет.

– Можешь забрать всю упаковку. До дома хватит.

Я прыснул, и мы обнялись на прощание. Она разжала руки чуть позже обычного, я тоже, потому что привык к ее теплу в этот холодный осенний вечер. Мне на секунду захотелось, чтобы она никогда меня не отпускала.

Вторник. Сегодня дождя не было, только тучи. Все еще пасмурно, но люди обрадовались небольшой передышке от дождей, как солнцу. Я решил зайти в класс к мистеру Барнсу, навестить его. Не помню, когда в последний раз был у него и бывал ли вообще, но мне показалось, что, если я буду ходить к нему, он перестанет ходить ко мне, а я передам эту добрую традицию в руки пока еще не подозревающей ничего жертвы.

Я открыл дверь, слегка засомневавшись, не надо ли было постучать. Вошел. Мистер Барнс копошился у себя под столом, убирал что-то. Услышав мое «Сэр?», он от неожиданности подпрыгнул и ударился макушкой о край стола. Вышел ко мне, держась за голову обеими руками, яростно растирая место ушиба пальцами. Лицо у него раскраснелось, дал бедняге отойти от второй по неприятности боли во всем мире. Первая – это, конечно же, удариться мизинцем ноги о мебель.

– Вы в порядке, сэр?

Мистер Барнс активно закивал.

– Может, мне позже зайти? – спросил я.

– Нет, нет, нет, – возразил он. – Входите сейчас. – Он бросил сумку под стол.

– Ну как оно, старина? Чему обязан удовольствием? – Мистер Барнс снова стал самим собой, на секунду я задумался, зачем вообще пришел. Но что-то было не так: он стал рассеяннее и куда раздражительнее, чем утренний мистер Барнс или тот, прилежно ведущий записи на планерках человек.

– Решил заскочить по пути с работы. Нам с вами надо как-нибудь сходить пропустить по кружке. – Его лицо расплылось в довольной улыбке.

Что я наделал?

– Ну что ж, ладно. Увидимся.

Среда. Последний урок. Мои десятиклассники заняты делом. Они отвечают на вопросы по главам книги, которую мы читаем. На устном чтении руки поднимают всегда одни и те же ребята, пока дело не доходит до глав с матерной лексикой – тогда все руки подняты. Я отнимаю у них повод для веселья и сам читаю эти фрагменты, пропускаю ругательства и пристально смотрю на них, прежде чем вернуться к чтению с выражением.

Боковым зрением я уловил, как в класс незаметно вошла миссис Сандермейер и отправилась к дальней стене. Она встала там, как статуя, желая остаться незаметной, но в то же время у всех на виду. Я напрягся. В горле пересохло, как в лесу при пожаре. Через пару минут она вышла так же незаметно, как и вошла. Прозвенел звонок – лучшее из облегчений.

Четверг. Обед. Мы сели с мистером МакКормаком в конференц-зале, где почти не было слышно криков играющих на площадке детей, потому что это оказалось единственное время для беседы, удобное нам обоим. Он работал недавно. Я мало что о нем знал, в основном он держался особняком. Я восхищался его постоянством: каждый день – какая-нибудь клетчатая рубашка с коротким рукавом (даже зимой), темные брюки и сальная неухоженная борода, которая закрывала его рот и двигалась, когда он говорил.

– Извиняюсь за спешку, но мы же и так все знаем… – произнес он с шотландским акцентом, еще более приметным, чем его борода. – Мы побеседуем, определим цели, обсудим твои планы. – Я сидел и кивал, не сводя глаз с его двигающегося под бородой рта.

Он спросил, какие цели я поставил на год, чего я хотел от жизни. Я дал расплывчатый ответ, который маскировал всю глубину моей апатии – что от моей работы мне ничего не надо. Как и от жизни.

После нескольких шуток на рабочие темы – в основном моих, чтобы он не заподозрил неладное – МакКормак спросил, счастлив ли я. Звук этого слова оглушил меня, как два колокола, столкнувшихся внутри моего пустого черепа.

– Счастлив ли? – переспросил я.

– Да, счастлив ли. На работе?

У меня перехватило дыхание, словно трахея сузилась до диаметра соломинки. Счастлив.

Не знаю точно, что он имел в виду и почему спросил. И что мне было ответить? Я куда счастливее за пределами школы, но провожу здесь большую часть времени. Я вынужден быть тут. Хотя уже привык и вполне этим доволен, поэтому и возвращаюсь. Возможно, мы, как призраки, обитаем только в знакомых местах. А может, мы сами обитаемы? Жизнь – лишь призрачное обитание. Счастлив? Я несчастлив. Не знаю, что это значит. Я смотрел ему в глаза: он ждал определенного ответа.

– Да, – ответил я односложно, подавленно, кратко.

Его тонкие улыбающиеся губы исчезли в бороде, он встал. Прозвенел звонок.

Пятница. В конце долгого дня – точнее, долгой недели – топанья в коридорах, детских криков, хлопанья дверьми, дремы на собраниях, я закрыл кабинет и пошел в спортивный зал. Прокрался туда незаметно, как мне казалось, но мистер Блэк сразу заметил меня, даже не посмотрев. Умел он, даже погрузившись во что-то очень далекое, осознавать все, что происходит вокруг него. По пятницам после уроков он тренировал баскетбольную команду. Я смотрел, как он басит команды, а дети тут же их выполняют. Вокруг него всегда витала аура статности, которая требовала к себе уважения.

– На базу! – рявкнул он. Ребята тут же взяли мячи и побежали в конец площадки. Он давал команды, а дети слушались их и выполняли, как профессионалы, что просто поразило меня. Бывало, я заходил к ним и видел, как они читают на полу или делают домашку вместо тренировки. Это поражало еще больше, зная, с каким трудом они выполняют те же задания на уроке. Я наблюдал в восхищении: такое послушание было редкостью, особенно в этой школе. На моих глазах самые грозные и агрессивные ученики строились по линейке, как пехотинцы перед генералом, даже Кирон! Он как раз посмотрел на меня, будто я произнес это вслух. Мы встретились взглядами,