посмертно награжденный крестом Виктории. Мало того, что в тот момент Роммель находился в отъезде в Риме, так и дом, который Кейс атаковал, никогда не служил резиденцией немецкого командующего – он тогда все время проводил в пещере в вади Куф, за пределами города.

Я хотел собирать данные по всей оккупированной Киренаике, сам находясь в центре событий, чтобы иметь возможность оценить существенность и достоверность полученных сведений, а в случае чего и лично проверить информацию. Руководить сетью осведомителей, выделять перспективные ниточки и направлять работу по ним. Благодаря мне 8-я армия могла бы получать не какие-то обрывки, а полноценную картину, в которой ежедневно фиксировались бы изменения позиций противника в Киренаике.

На тот момент линия фронта германо-итальянских сил пролегала у Газалы, к западу от Тобрука. Их войска снабжались из портов Бенгази и Триполи, располагавшихся в 550 и 1400 километрах в тылу соответственно. Склады и лагеря снабжения рассыпались по огромной территории от Бенгази до Дерны, вокруг плодородного сердца Киренаики, Джебель-Ахдара. Контролируя Джебель, я мог предоставить 8-й армии любые сведения о снабжении неприятеля, передвижении его частей и техники.

В мои планы входило создание постоянной базы на вражеской территории, для чего была нужна лишь небольшая группа арабов в качестве телохранителей для поддержания снабжения и иных поручений. Среди них – несколько подготовленных подрывников на случай диверсий против топливных складов. Кроме того, две радиостанции со связистами-британцами. А основную часть разведывательной работы будут выполнять местные арабские гражданские. Чтобы мои усилия не пропали втуне, я намекнул офицерам разведки в штабе 8-й армии о возможных перспективах и призвал следить за моими отчетами, а с руководством Ливийской арабской армии, наоборот, вел речь исключительно о диверсиях и взрывах. Сомнительные успехи ливийских подразделений в Киренаике к тому времени уже привели к расформированию одного из пяти батальонов, и дальнейшие сокращения были более чем возможны. Командующему понравилась идея, что новый отряд коммандос сможет выкинуть что-нибудь этакое и это можно будет выгодно разрекламировать, да и сам он избежит дамоклова меча и сохранит свои полномочия. Благосклонным оказалось и Ближневосточное командование, без санкции которого невозможно было приступить к делу. Поскольку в ситуации, когда одно за одним разворачивались лишь отступления, любой успех, даже самый маленький, воспринимался как важное достижение в деле поддержания боевого духа. А поддержание боевого духа среди штабных офицеров – задача особенно сложная, потому что они всегда слишком много знают. Уверен, мои друзья из Ближневосточного командования искренне надеялись, что мои мелкие, но героические успехи ненадолго отвлекут их от чудовищных проблем в пустыне и в Греции. Так я получил возможность сформировать отряд коммандос Ливийской арабской армии по своему усмотрению.

В результате мне предоставили больше народу, чем требовалось. Тогда на свое усмотрение я лично отобрал из всех наших ливийских батальонов добровольцев: двадцать четыре рядовых араба, одного британского сержанта и одного арабского офицера. Несмотря на то что этого было более чем достаточно, я сделал робкий запрос о дополнительном британском персонале в штаб Ближневосточного командования, зная, что на такие просьбы там реагируют нервно.

Офицером-арабом, которого я попросил ко мне присоединиться, был лейтенант Саад Али Рахума, и он с радостью принял это приглашение. Во-первых, я ему нравился, во-вторых, еще больше ему нравилась перспектива стать важным человеком в глазах своего народа.

Мне все помогали, и подготовка миссии шла успешно. Вся группа прошла обучение подрывному делу. День и ночь вокруг лагеря Абу-Мина громыхали взрывы, мы сожгли кучу бочек из-под топлива. Оказалось, что Саад Али удивительно четко обращается с детонаторами, запалами и капсюлями. Учитывая его рассказы о том, как после итальянского завоевания Киренаики в 1931 году он, без гроша в кармане, надолго перебрался в Палестину, я решил, что там он подрабатывал, предлагая услуги местным арабским террористам. И действительно, позже он сам рассказал мне об этом, хвастаясь, что заработал прилично французского золота на этих операциях.

К концу марта 1942 года мой маленький отряд был готов. Не успел я оглянуться, а уже прошло полтора года войны, терпения и учебы – и вот я стал независим. Это не только было ценно само по себе, но и давало надежду на будущее: я был уверен, что с таких позиций при грамотном управлении я смогу провоевать, без перерывов участвуя в боевых действиях, до самого конца. А война, как я тогда думал, должна была затянуться лет на десять.

Сложно было себе представить, что я останусь в живых так долго. А если ты солдат, то частная жизнь тебе не нужна. Поэтому перед тем, как покинуть Египет, я позаботился о своих делах, исходя из того, что к мирной жизни больше не вернусь никогда.

Еще летом 1941‐го я отправил двух своих дочерей в Южную Африку, где теперь они учились в школе в Дурбане. Я сделал на их счет несколько финансовых распоряжений, которые обеспечили бы их даже в случае оккупации врагом всего Ближнего Востока, и выбросил из своей головы семью на несколько лет вперед. Моя жена (наши отношения уже давно были в лучшем случае дружескими) осталась в Каире, работая на совершенно секретной должности в штабе регионального командования. Мы легко договорились о разводе и с помощью бельгийского посла в Египте быстро с этим разобрались. Через какое-то время она снова вышла замуж.

Я продал машину, избавился от гражданской одежды, отправил в Красный Крест те из книг, которые были уместны в больничных библиотеках, а остальные пожитки, включая фотографии и письма, просто оставил в двухкомнатной квартирке в Хавамдии.

Больше меня ничто не держало, бремя семьи было сброшено и забыто, а материальное имущество теперь помещалось в рюкзак и две сумки да еще спальник. И, конечно, все еще непобедимый «горшок», на котором я и отправился на свою войну.

Карьера «горшка» подошла к концу в городе Мерса-Матрух, где я оставил его в мастерской для небольшого ремонта, а сам со своими бойцами отправился дальше, в оазис Джагбуб. Через несколько дней, когда я вернулся забрать его, любезный молодой офицер сообщил мне: «Я тут все для вас устроил. Ваша машина не подходит для пустыни, и вообще для любой дороги, да и вообще это гражданская модель. Я отправил ее в тыл как не пригодную к ремонту на месте. Вот вам расписка – с ней можете получить новый транспорт в Файеде». Я поблагодарил его за добрые намерения, хотя пользы от расписки не было никакой, поскольку бедный старик «горшок» был моей собственной машиной и армии не принадлежал. Так бесславно закончил он свои дни