пятый день пути из оазиса Сива в составе патруля капитана Хантера, я наконец разглядел силуэт Джебеля – темное пятно на горизонте, если смотреть на север. Следующим утром мы преодолели небольшой подъем и спустились в долину, полную цветущих лугов и рощ акаций. Мы оказались в устье вади Аль-Хельта, неподалеку от холмов Хакфат-Джильджаф. На зеленой лужайке мирно паслись овцы, козы и несколько верблюдов, и это был первый признак жизни, который мы увидели после отбытия из Сивы, которая осталась в шестистах километрах позади. Проехав еще несколько сотен метров, мы увидели в ложбине палатки бедуинов, и я отправил Саада Али на разведку.

Он вернулся через час, приведя с полдюжины человек, и мы расселись прямо на песке в тени акаций. Саад отвел меня в сторонку, порекомендовав не тратить на них ни времени, ни подарков, потому что эти люди ни на что не влияли. Надо сказать, сам Саад Али выглядел нелепо. Атлетически сложенный, он носил брюки-галифе и мятый, пропотевший и тесный английский китель, на котором красовалась изгвазданная пурпурно-белая лента Военного креста. Из-под кепки-подшлемника сверкали обезьяньи карие глаза и ослепительная улыбка, которые придавали его темному морщинистому лицу сотни удивительных выражений. Он обладал тонким чувством юмора и, поняв шутку, заходился в обезоруживающем бесшумном смехе, разевая рот, как ребенок. У него было много восхитительных гримас, и до сих пор, изображая возмущенное удивление, я повторяю его мимику.

Наши гости, простые пастухи, вовсе не знатного происхождения, в более тучные времена явились бы в ярких, отделанных галуном жилетках, огромных шароварах на турецкий манер, сапожках желтой кожи на резиновой подошве и белоснежных тюрбанах, накрученных вокруг бурых фетровых шапочек. Однако теперь, спустя два года войны и блокады, их гардероб состоял в основном из обносков обмундирования трех армий, маршировавших по принадлежащей им земле. И только джерд – прямоугольный кусок шерстяной ткани размерами четыре на полтора метра, который каждый араб Киренаики накручивал вокруг себя наподобие античной тоги, спасал их достоинство. Саад Али рассказал мне однажды: «Итальянцы показывали нам кино о величии Римской империи. Ясно же, что это мы, а не они, – подлинные наследники Рима, мы до сих пор так же одеваемся». И это была чистая правда, ведь джерд – это действительно тога.

Я передал каждому из гостей по сигарете, все прикурили, их мрачные и торжественные лица слегка повеселели. И тут Саад Али, заядлый курильщик, который не мог допустить сокращения наших не слишком богатых запасов табака, возвысил голос в как можно более формальной манере: «Ваше превосходительство, господин майор, достопочтенные друзья наши и братья! Мы принимаем здесь почтенных шейхов племени барази, все они истинные арабы и добрые сенусси, и они не курят. Вежливость не позволит им отказаться от дара нашего хозяина, но, смею надеяться, господин майор не хочет смущать их, заставляя курить богомерзкие сигареты. У всех народов есть свои обычаи, и что благопристойно для англичанина, может быть недостойно среди сенусси». Проникшись этим поучением, наши гости царственными жестами отдали свои сигареты в руки Сааду Али, который собрал окурки с показным отвращением, но, обернувшись, одарил меня одной из своих дьявольских ухмылок.

Хамид, наш церемониймейстер, достал эмалированный чайник размером с кулак, на четверть наполнил его чайным листом, до краев залил водой и поставил закипать в угли нашего костерка. Чайные стаканчики, размером с ликерную рюмку, но без ножки, он подал на подносе, аккуратно расставленными в ряд. Когда чайник вскипел и зашипел, Хамид поднял его и одним движением наполнил все стаканчики, разлив чай длинной струей с высоты. Затем содержимое стаканчиков отправилось обратно в чайник, и его поставили закипать во второй раз. Процесс повторился еще два раза, только после этого Хамид маленьким глоточком снял пробу с одного из стаканчиков, причмокнул и вновь отправил все в чайник, а чайник – на костер. Наконец наполненные пенистой темно-коричневой жидкостью стаканчики пошли по рукам, строго по старшинству, сопровождаемые вежливой дискуссией между мной и гостями о том, кому же это старшинство принадлежит. В итоге сформировался следующий порядок: наши гости от старшего к младшему, затем я, Саад Али, сам Хамид и, наконец, все прочие до последнего погонщика, не считая детей. Мы медленно потягивали горячий чай, прихлебывая настолько громко, насколько возможно это сделать, не обжигая губ. А Хамид добавил в заварку пригоршню сахара, долил воды и вновь отправил чайник на огонь, повторив тот же ритуал. Подав нам чай по второму кругу, Хамид добавил в чайник еще сахару и доверху листьев мяты, налил еще воды и вновь прокипятил три раза. После третьего раунда долг гостеприимства по отношению к нашим гостям был выполнен и мы расселись на корточках, чтобы обсудить дело.

Для меня эти чаепития были не просто ритуалом гостеприимства, я действительно полюбил этот горячий, терпкий, сладкий напиток настолько, что, вне зависимости от того, принимали мы гостей или нет, пока наши запасы позволяли, я пил его два или три раза в день. Особенно хорош он после голодного ночного марша, когда под утро нужно прочистить мозги и снять усталость. Почти все мои британские соратники по дальнейшим походам тоже оценили арабский чай настолько, что он был востребован даже больше, чем табак. Не буду пытаться описать этот вкус, но могу определенно сказать, что ничего общего с английским чаем он не имеет и функции у него совсем другие.

Мо́я посуду после нашего первого чаепития, Хамид споткнулся и расколотил о камни пять из двенадцати стаканчиков. Такая неуклюжесть навсегда настроила Саада Али против Хамида. «Он плохой человек. Даже с посудой справиться не может. Дурак, солдат никакой, он нас еще втянет в неприятности». Позже оказалось, что Саад Али был прав.

От наших гостей мы узнали только, что ни один вражеский патруль в этом сезоне в их краях не появлялся. Неудивительно, поскольку в таком захолустье делать им было нечего. А о том, что происходило севернее, эти арабы не знали. Мы оделили их небольшим количеством чая и сахара и оставили пасти свои стада.

Тем утром, 26 апреля, грузовики LRDG доставили нас так далеко в южные предгорья, как позволяла их проходимость, и высадили Саада Али, Хамида, британского офицера по фамилии Шевалье и меня в пустынной долине вади Шегран.

В двадцати километрах трудного пути по скалам на север от нас находился вражеский пост в Джардас-аль-Джерари, связанный проселочной дорогой со Слонтой, через которую проходило южное шоссе, основной путь снабжения немецкой армии. Барка, Аль-Байда и Дерна были крупнейшими городами под контролем итальянцев в Джебеле. От прибрежной