месторождение драгоценного металла. Беспрецедентное количество свинца и других металлов выбрасывалось в атмосферу Южной Америки. С 1450 по 1900 год н. э. уровень содержания свинца в ледяном керне Кельккайя почти удвоился, а количество сурьмы во льду увеличилось в 3,5 раза [Wade 2015].

То, что это произошло за столетия до промышленной революции, говорит о том, что время начала антропоцена будет разным в каждом конкретном месте. Региональные изменения климата, повлиявшие на глобальный климат, со временем создали в атмосфере накопительный эффект, и, в свою очередь, это способствовало изменению климата во время и после начала промышленной революции.

Джулия Понгратц из Института метеорологии Макса Планка и Кен Кальдейра из Института Карнеги провели совместное исследование первых выбросов. Их интересовало, в какой степени они остаются в атмосфере в течение периодов времени, измеряемых столетиями и тысячелетиями. Исследователи также изучили выбросы углекислого газа в эпоху индустриализации. Период 800–1800 гг. н. э. часто недооценивается, а ведь население в мире за этот период выросло в пять раз и перевалило за миллиард. Вместе с резким ростом населения возникла необходимость заниматься сельским хозяйством и вырубать леса. Ученые считают, что деревья поглощают углерод, накапливают углекислый газ и выводят его из атмосферы. Но срубленное дерево отдает накопленные парниковые газы обратно.

Чтобы понять, насколько земледелие изменило климат, Понгратц и Кальдейра построили вертикальную карту землепользования с 800 года и совместили ее с компьютерными климатическими моделями.

Исследователи обнаружили, что 5 % от общего количества «лишнего» CO2 в атмосфере – выбросов, которых не было бы, если бы не существовало людей, – относятся к доиндустриальной эпохе до 1850 года. У каждого региона свой уровень доиндустриальных выбросов [Pappas 2012].

В исследовании показано, что осталось в атмосфере от самых ранних антропогенных выбросов углерода. Эти доиндустриальные выбросы углерода, возникшие в результате массовой вырубки лесов по мере увеличения населения Земли, составляют 9 % от текущих общих выбросов, которые создают парниковый эффект.

Кроме вырубки лесов, человечество зависело от сжигания древесины, отравляющего планету. Со временем это привело к изменению климата и загрязнению воздуха древней Европы.

В древних домах разжигали огонь, и последствия этого видны в почерневшей легочной ткани мумий из Египта, Перу и Великобритании. Сомнительна ценность первенства римлян, задолго до промышленной революции начавших засорять воздух металлическими загрязнителями [Morrison 2016].

Загрязнение воздуха было проблемой в Древнем Риме. Жителям столицы давали прозвища по их роли в загрязнении воздуха Рима: gravieriscaele, или «тяжелые небеса», infanisaer, или «зловонный воздух». Но более двух тысячелетий назад римское право считало, что гражданские действия важнее последствий загрязнения воздуха. Римская империя впервые ввела то, что теперь стало Законом о чистом воздухе. Император Юстиниан в 535 году провозгласил, что римские граждане имеют право на чистый воздух. Он писал: «По закону природы эти вещи являются общими для человечества – воздух, проточная вода, море». Арктические ледяные керны хранят следы плавки при производстве свинца и меди. Побочный продукт плавки свинца вызвал десятикратное увеличение содержания свинца в окружающей среде. К 1200 году «лондонские леса были вырублены, и город стал переходить на ввозимый морским путем уголь… Уже в 1280 году звучали жалобы на дым от сжигавшегося угля» [Morrison 2016]. Загрязнение не только воздуха, но и воды было серьезной проблемой для греческих и римских городов, славившихся своими заполненными нечистотами улицами.

До промышленной революции и во время нее загрязнения бывали и не связаны с промышленностью. Джон Харрингтон изобрел туалеты в 1596 году, но прошли сотни лет, прежде чем они получили широкое распространение. Через 200 лет после этого изобретения ночные горшки по-прежнему использовались, а их содержимое выплескивалось на улицы, превращая их в сточные канавы. Фернан Бродель в работе «Структуры повседневности» пишет: «Свиньи свободно разгуливали по улицам, настолько грязным и ухабистым, что переходить их приходилось на ходулях» [Бродель 2007: 454]. Еще один пример непромышленного загрязнения находим в книге Лоуренса Стоуна «Семья, секс и брак в Англии, 1500–1800»:

В городах XVIII века городские канавы обычно использовались как уборные, мясники забивали животных в лавках, а внутренности выбрасывали на улицу, трупы животных не убирали, и они гнили и разлагались; рядом с колодцами были вырыты помойные ямы, вода становилась заразной… [Stone 1977]

Журналист Генри Мэйхью описал состояние Темзы времен промышленной революции. В реке были такие непромышленные загрязнители, как

продукция пивоварен, газовых заводов, химических и минеральных заводов; мертвые собаки, кошки и котята, жир, отходы с боен, всевозможная грязь с уличных тротуаров; овощные очистки; навоз из конюшен; отходы свинарников; фекалии; зола, жестяные чайники и сковородки… осколки керамической посуды, фляги, кувшины, цветочные горшки и т. д.; деревяшки; тухлая баранина и разная дрянь.

Если мы посмотрим исторические записи и различные примеры из прошлого и настоящего, то увидим, что за всем стоят иррациональные общественные системы. Эта иррациональность продолжает подрывать и разрушать окружающую среду, но она не полностью лишена оснований. За локальными, региональными и глобальными изменениями климата, происходившими с течением времени, стоит использование инструментального разума для служения навязчивой цели все большего контроля над людьми и территорией, независимо от того, какой ущерб окружающей среде наносит достижение этой цели. Климатические изменения в их разнообразных проявлениях – это иррациональность, которая заключается отнюдь не в тотальном отрицании объективной реальности изменяющегося климата, но в отказе от борьбы с этой реальностью. Главной чертой иррациональности является пренебрежение моральными ограничениями с целью завоевания окружающей среды любыми средствами, в том числе и насильственными. Альтернативная политика, защищающая климат, вызывает подозрение и рассматривается как угроза корыстным интересам тех, кто одержим завоеванием окружающей среды. В духе того, что Ричард Хофштадтер называет параноидальным стилем мышления, исторически разрушение окружающей среды продвигается как навязчивая идея, которая лишает возможности рассматривать различные альтернативы, противоречащие глубоко укоренившимся убеждениям. Готовность применить насилие против любой предполагаемой угрозы является свидетельством такой параноидальной тенденции.

Это «конфронтация противоположных, совершенно непримиримых интересов» [Hofstadter 1965: 38]. Продолжающаяся атака на окружающую среду иррационально выражается в неспособности представить любую перспективу, которая предполагает уменьшение вреда, наносимого климату. По своей сути иррациональность следует понимать как набор убеждений, которые необходимо принимать без критического осмысления. Иррациональная политика в отношении изменения климата, склонная к деструктивным действиям, ведет к нигилизму. Это стремление к небытию содержит в себе когнитивный диссонанс, выражающийся в фиксации только на наборе убеждений, которые служат для оправдания разрыва между верой и неприемлемой реальностью. Такую иррациональность следует рассматривать как непреодолимую фиксацию на цели, независимо от реальности и последствий конкретных действий. Иррациональность подразумевает развязывание крайних форм насилия, особенно тех, которые ведут