Заслышав дребезжащий голосок, все сидящие за столом на мгновение умолкали, а потом с новым оживлением принимались болтать. Десмонд рассказывал о своем путешествии. Он был поражен тем, сколько народу жило в России.

– Там есть народы – язычники, не имеющие никакого правительства, однако, когда им взбредет в голову, они подчиняются великой русской императрице. Некоторые из них поклоняются какой-нибудь вещи, а другие приносят в жертву какое-нибудь животное у подножия дерева, которое чтит их род. Это совершенно необыкновенная страна! – говорил Десмонд, и все так и ахали вокруг, причем Джаспер сообщил, что Индия и Китай – тоже огромные страны, и в них тоже живут идолопоклонники.

Марина сидела с приклеенной улыбкой. Велико было искушение осадить Десмонда и поведать об истовом русском православии, однако не хотелось заводиться за столом. Уговор дороже денег, а они с Десмондом уговорились соблюдать мир. Вдобавок, напротив, исподтишка поглядывая на Марину, сидела Джессика – красивая, изящная, сдержанно-приветливая, – и Марине не хотелось выглядеть в ее глазах склочной бабой. Тем более что глаза у Джессики были не только необычайно красивые (огромные, голубые, может быть, слишком светлые при этих темно-каштановых волосах, окаймленные чудесными, длинными ресницами), но к тому же и весьма проницательные. Во всяком случае, когда она устремляла взгляд на Марину, той казалось, будто Джессика своими тоненькими беленькими пальчиками ощупывает ее мысли. И, казалось, она видит, что платье Марины не просто новое, но с иголочки, только что купленное. Под этим взором Марина чудилась себе вообще впервые одетой… строго говоря, почти так оно и было, потому что нельзя же считать одеждой то тряпье, которое она носила прежде!

Словом, Джессика мерила Марину взором, та сидела как на иголках, Десмонд с преувеличенным оживлением болтал, Джаспер с преувеличенным вниманием слушал, Урсула чуть слышно напевала, Саймонс стоял в сторонке, острыми взглядами и короткими жестами командуя лакеями, которые подавали все новые и новые блюда и уносили их почти нетронутыми, – таким был этот ужин, и, похоже, все вздохнули не без облегчения, когда он завершился. Однако когда Джессика, Марина и Урсула встали, мужчины остались за столом и взялись за портвейн. Оказывается, у англичан был такой обычай: дамы уходят, а джентльмены остаются за столом и выпивают.

Будь Марина женой Десмонда, ей бы не понравился этот обычай. Но она не жена ему… Марина задумалась и даже не сразу расслышала вопрос Джессики о том, надолго ли мисс Марион прибыла в Англию.

Прошло несколько секунд, прежде чем Марина вспомнила, кто такая мисс Марион. Относительно намерений этой выдуманной особы она ничего не знала, а про себя ответила честно:

– До 31 июля.

– Так точно? – холодно улыбнулась Джессика. – Но почему не до 30? Или не до 1 августа?

Марина пожала плечами. Не скажешь ведь этой милой девушке: «В этот день лорд Маккол покончит с собой!» Поэтому она ответила весьма неопределенно:

– Мы так уговорились с Десмондом.

– Прекрасно, – проговорила Джессика, причем лицо ее отчетливо сказало: «Кошмар, что так долго!» – Вы увидите нашу весну, и лето… здесь чудесно, когда распускаются цветы! Bетер с моря утихает, и мы наслаждаемся теплом и солнцем. Англия – страна дождей и туманов, однако Маккол-кастл расположен в особенном месте. В округе идет дождь, а здесь светит солнце.

– Верно, Бог вас любит, – вежливо вставила Марина.

– Конечно, он не может не любить столь красивое создание рук своих, как этот уголок, – кивнула Джессика. – А что до любви к обитателям замка… – Она зябко поежилась. – Иной раз мне кажется, что над ними и впрямь тяготеет проклятье, и неизвестно, развеется ли оно когда-нибудь.

Урсула, чудилось, дремавшая в кресле у камина, встрепенулась и воздела сухой палец.

– Леди Элинор! – задребезжал ее голосок. – Все дело в леди Элинор! Она вернулась – и проклятие будет снято!

– Конечно, тетушка Урсула, – проворковала Джессика. – Леди Элинор нам непременно поможет!

Урсула откинула голову на спинку кресла. Глаза ее были закрыты, она дышала глубоко, ровно… похоже, опять заснула.

– Не обращайте внимания, – шепнула Джессика. – Из-за этой леди Элинор было много неприятностей, поэтому понятна надежда, будто ее возвращение все исправит. А вы ведь видели портрет. В вас и впрямь есть что-то общее: эти волосы, и глаза, и улыбка… Конечно, не укажи на это Урсула, я бы ничего не заметила: все-таки портрет очень старый, да и леди Элинор была такая красавица…

«А на вас просто смотреть противно», – закончила мысленно Марина.

Ощутив, как можно истолковать ее слова, Джессика так и вспыхнула:

– О, ради бога, не подумайте… Такая бестактность с моей стороны! Я только хотела сказать, что у леди Элинор совсем другой тип, в ней есть что-то величественное, в то время как вы…

«Простушка и деревенщина», – с новым приступом обиды продолжила про себя Марина.

Чувствуя, что окончательно испортила дело, Джессика махнула рукой:

– Простите меня, Марион, и не обращайте внимания. Я изрядно одичала в этом замке, среди этих полубезумных стариков и своих печальных воспоминаний!

– Да… вам бы уехать, развеяться, – вмиг забыв обиду и исполнясь сочувствия, шепнула Марина.

– Конечно… уехать, – рассеянно повторила Джессика. – Но… Видите ли, мне и правда некуда пойти: ни дома, ни родни у меня нет. Макколов же я знаю с детства: прежний лорд дружил с моим отцом, хотя, конечно, разница в положении… – Она деликатно поджала губы. – И все-таки для всех разумелось само собой, что рано или поздно мы с Алистером поженимся. Я смотрела на Маккол-кастлкак на свой дом, на Десмонда – как на брата, на его родных – как на своих родных. И теперь я и не могу это покинуть. Я люблю здесь все и вся. Приданого у меня нет, кто возьмет меня замуж? Жить мне тоже не на что. Даже думать боюсь, что со мною станется, когда Десмонд вздумает жениться. Едва ли его жена захочет терпеть бедную родственницу!

Очевидно, нечистая совесть Марины была причиной того, что ей почудилось некое напряжение в глубине прозрачных глаз Джессики.

– Едва ли вы засидитесь в девках или приживалках, – сказала Марина резковато. – Вы слишком уж красивы. Думаю, немало найдется мужчин, которые возьмут вас и бесприданницей!

Глаза Джессики налились слезами, и пламя свечей задрожало, заиграло, засверкало, отражаясь в этих дивных голубых озерах.

– Вы так добры, Марион, – сдавленно прошептала Джессика. – Дай вам Бог счастья.

Она опустила голову, утирая глаза, а Марина вдруг подумала, как все отлично устроилось бы, вернись Десмонд домой один. Он мог бы жениться на Джессике, не свяжи себя узами безумного корабельного брака! А может быть, после 31 июля оставить Десмонда в живых? Уехать в Россию, передав его Джессике?